— Что вы, Константин Сергеевич, — Мишка широко улыбнулся. — Просто удалось установить некоторые данные и всё. Никого ни в чём я уверять не собираюсь.
— Скажите прямо, — полковник прокашлялся. — Вы были в прошлом?
— Константин Сергеевич, что вам моя правда? Скажу, что был, никто не поверит. Вас на смех поднимут. Подумаешь обмундирование, фляжка, нож. Вы спрашиваете меня, а сами прекрасно знаете ответ на свой вопрос. Так ведь?
— Михаил Ильич, подпишите бумаги о том, что вы реконструктор и ранение получили на месте бывших боёв при реконструкции битвы при Могилёве.
— Давайте подпишу.
Капитан подсунул бумагу и ручку.
— Но это не всё, Михаил Ильич.
— Нужна расписка, что я никому и нигде не расскажу?
Полковник засмеялся.
— И это тоже. Вы можете через недельку позвонить мне по этому телефону, — он протянул Мишке свою визитку. — Вы же, безработный, насколько я знаю. Поговорим о вашей будущей работе. Надеюсь вас заинтересовать.
— Спасибо, Константин Сергеевич. Можно мне получить мои вещи?
— Да, конечно. Они сейчас у нас, но всё будет в целости и сохранности. По этому же телефону позвоните, и всё решим. Поправляйтесь, Михаил Ильич.
— Спасибо. Уже, — он пожал поочерёдно протянутые руки офицеров ФСБ.
У двери полковник обернулся.
— Гражданскую одежду родители принесли. До встречи, старший сержант.
Отец не находил себе места, нарезая круги по квартире. Мать плакала, обнимая Мишку. Вроде тот же он, и в тоже время совершенно другой. Взгляд серьёзный, умный. Ведёт себя уверенно. Руки мозолистые. Нет животика и той изнеженности, которая сквозила в нём раньше.
— Что с тобой делать? — наконец остановился отец напротив Мишки. — Мог ведь хоть весточку подать, записку оставить, позвонить. Мать все больницы и морги обежала. Ты головой когда начнёшь думать?
— Уже начал, бать, — ответил Мишка и заключил отца в крепкие объятья.
— Отпусти, медведь, раздавишь, — промычал отец.
— Всё будет хорошо. Я нашёл место, где погиб прадед. Надо будет съездить туда. Обещали отдать его награды и личные вещи.
Вечером, когда родители оставили его одного, Мишка открыл интернет. Открыл необходимую страницу, набрал своё имя. На экране высветилось:
Пананин Михаил Ильич, год рождения 1916-й, место рождения неизвестно, место призыва — Минск, жена Елена Валерьевна Пананина. Пал смертью храбрых в октябре 1941 года под Москвой, награждён двумя медалями «За отвагу».
— Со мной всё ясно.
Новый набор.
Калимжанов Ерлан — погиб при форсировании Днепра…
Санченко Сергей — погиб в сражении за Сталинград…
Старшина Кисленко — умер от ран в 1945 году…
Кухарин — погиб…
Ребко — пропал без вести…
Фефелов — пропал без вести…
Коровин Степан — убит под Берлином…
Варфоломей Заборин — пропал без вести…
Кухарин Иван — погиб при освобождении Венгрии…
Воронин Михаил, лётчик — сбит в небе над Польшей…
Василий Иванов — погиб под Кенигсбергом…
Сударышкин Фрол, старшина, кавалер двух орденов «Славы» — остался жив…
— Жив! Из всех один сумел выжить в страшной мясорубке войны. Это сколько же тебе должно быть лет? Примерно девяносто восемь! Шансов на то, что ты еще жив, практически никаких.
Мишка для успокоения совести сделал запрос в совет ветеранов Москвы и получил ответ через два дня.
Сударышкин Фрол Акимович, проживает по адресу…
Через час, Мишка уже летел в Москву. Внутри всё клокотало. Последняя связь с его недавним прошлым.
Представительница Совета ветеранов нажала на звонок. Душа у Мишки ушла в пятки. Руки затряслись мелкой дрожью. Волнение скрыть не удавалось.
— У вас всё в порядке? — представительница Совета ветеранов коснулась Мишкиной руки пальцами и заглянула в глаза.
— Всё хорошо, — с трудом ответил Мишка.
Дверь открылась, на пороге стояла немолодая, но стройная и симпатичная женщина.
— Мы к Фролу Акимовичу от Совета ветеранов.
— Да, нам звонили, проходите.
Мишка вошёл в квартиру, голова слегка закружилась, но он сумел собраться и пройти в следующую комнату, на которую указала женщина.
— Здравствуйте, Фрол Акимович! — представительница поздоровалась, а у Мишки пересохло во рту.
Перед ним стоял всё тот же Сударышкин, только высохший, похудевший, ниже ростом.
— Здравствуй, Фрол! — выдавил из себя слова Мишка, усилием воли сдерживая себя, чтобы не расплакаться.
Сударышкин взглянул на ничего не понимающую представительницу Совета ветеранов, на Мишку. Его глаза в удивлении увеличились.
— Товарищ Миша… Выходит… Луладджа говорила правду…