Товарищ пехота

Стоя на коленях, Клочков черпал пилоткой и плескал холодную воду в лицо финна.

— К-как мы его п-перетащим? — спросил он, заикаясь от злости. Он в кровь искусал губы, но ничего не мог придумать.

— Умер?! — воскликнул Романцов.

— Дышит! Как боров толстый. А ведь в воду его не потащишь. Утонет! Или волна захлестнет!

С минуту Романцов бесновался. Он не думал раньше о том, как перетащит пленного через ручей.

Он наивно предполагал, что тот сам войдет в стремнину и, держась за веревку, переплывет на наш берег. Все пропало!

В это время он услышал сиплый голос Молибоги. Тот, ползая на четвереньках по противоположному берегу, кричал:

— К бревну привяжите! К бревну!

Грохот пулеметов, оглушительные раскаты взрывов финских мин на гребне лощины заглушали его слова. А громко кричать Молибога не осмеливался. Он хрипел, давился словами, фырчал:

— Бревно эвон где… Привяжите, товарищ сержант, и плывите! Одна минута! Захлебнется — откачаем! Бревно…

Неизвестно, как понял его Романцов. Он так устал, что едва держался на ногах. Взявшись за бревно, он почувствовал, что сейчас упадет. К нему подбежали Клочков и Тимур.

Ротный писарь с благоговейным выражением лица подул на перо, осторожно обмакнул его в чернила и вывел крупными буквами в наградном листе: «Романцов Сергей Сергеевич».

— Ну вот и отличился Романцов Сергей Сергеевич! — сказал Шостак старшему лейтенанту Лысенко.

— Награды есть? — спросил писарь.

Романцов глубоко вобрал воздух в легкие.

— Да, — быстро сказал он. — Два ордена Красной Звезды и медаль «За отвагу».

— Подожди, — медленно произнес Шостак и зачем-то взял писаря за кисть руки. — Пойдем, Романцов!

Долго они сидели в лесу. Слушая объяснения Романцова, капитан устало думал: «Мальчик! Умница, смелый, а все же мальчик… И тщеславие-то мальчишеское! Ну как же, знаменитый снайпер, а ротой в бою командовать не сумел. Жаль, что я не знал об этом раньше… Надо бы отучить его от одиночества, от привычки таить боль в себе».

Бросив окурок, он тотчас закурил другую папиросу.

«Если бы каждый офицер так строго судил себя за неудачи! И ордена снял… совсем по-детски… Впрочем, этим он и дорог мне!»

— Товарищ капитан, — боязливо сказал Романцов, — а если на миг вообразить, что Курослепов жив, простил бы он меня? Теперь простил бы?

— Думаю, он давно бы простил тебя.

Романцова перевели в полковую разведку.

Старший лейтенант Лысенко оправился от ранения и вернулся в строй. Он взял к себе Романцова и его солдат — Баймагомбетова и Клочкова.

Как ни умолял Романцов, старший лейтенант наотрез отказался от Молибоги ввиду его «преклонного возраста».

Иван Иванович серьезно обиделся.

— Без меня погибли бы! — шумно возмущался он. — Кто крикнул о бревне? Иван Иванович Молибога! А теперь старику наплевали в глаза!

— Ну, хочешь, я поговорю с Шостаком? — предложил Романцов.

— Не желаю! Остаюсь во взводе! Мне действительно сорок два годика! Что тут поделаешь?

Он ушел обиженный. Грустным взглядом проводил его Романцов.

На шоссе Молибога неизвестно для чего привязался к шоферу грузовой машины:

— Почему автомобиль не моешь? Грязь лепехами на крыльях! Лентяй! Попал бы ты к Романцову!

— Иван Иванович, прощай!..

Молибога не оглянулся.

…Опять часами сидел Романцов на наблюдательном посту, разглядывая в бинокль вражеские позиции, — Лысенко велел ему самостоятельно разработать план нового поиска.

Романцову было трудно забыть об овраге. Невольно, как бы сами по себе, все его мысли возвращались к ручью. Это была свойственная молодым разведчикам вера в повторяемость удачи.

Пожалуй, он рискнул бы снова переправиться через ручей, если бы не насмешки старшего лейтенанта.

— Милый юноша, — лениво говорил Лысенко, — есть у Анри Барбюса рассказ «Привидение, которое возвращается». Увы, победа никогда не возвращается! Это очень печально, но это так… Каждый раз победу надо заново добывать в бою! Понимаете? Ищите место, где, по мнению врагов, пройти абсолютно невозможно!

Глава седьмая В здании Гидрографического института

«г. Васильсурск,

Советская, 24.

Сергею Ивановичу Романцову.