Товарищ пехота

Связной рассказал, что разведчики взяли «языка» и пленный признался, что перед ротой Семенова на фланге — наспех сколоченные из обозников, писарей и санитаров две команды противника, а главные силы — в поселке. Рота Семенова продвинулась по лесу на пятьсот метров, если не дальше, но вслед за ней никто не идет.

— Понятно, понятно, — вяло сказал Эльяшев, с трудом разжимая побелевшие губы. — Там второстепенный участок. Направление главного удара — поселок, и только поселок. Так говорил командир полка.

Внезапно он поднялся. Все, что было раньше отвлеченными тактическими познаниями, полученными на стрелково-пулеметных курсах, почерпнутыми из книг, разом откристаллизовалось в его голове в ясный, смелый замысел. Вероятно, у поэтов такое душевное состояние называется вдохновением.

«Направление основных усилий батальона там, где пехота идет и идет вперед», — подумал он и порывисто схватил телефонную трубку.

— Товарищ тридцать шесть, — сказал он взволнованно, — перед поселком у противника прочные позиции. Мой батальон успеха не имеет. Каково ваше решение?

— А зачем вам, товарищ комбат, знать о моем решении? — насмешливо спросил командир полка. — Я ведь вашим батальоном не командую… Приказ, мой приказ, — твердо повторил он, — вы знаете. Провалили атаку, так теперь думайте!.. Что вы сами-то решили?

— Мое решение…

Спокойствие наполнило душу Эльяшева, когда он услышал от своего командира слова согласия и одобрения.

Хрипло мяукали телефоны; связные торопливо убегали в лес, наполненный глухой бурей боя; радисты кодировали донесения… Эльяшев бросил вслед за ротой Семенова весь батальон, и через полчаса наспех составленный заслон противника из писарей и обозников был смят и уничтожен.

Трудно в разгаре боя, когда ярость овладела солдатами, повернуть батальон. Эльяшев надеялся, что все офицеры, все солдаты, увидев, как глубоко вклинилась в лес рота Семенова, поймут: здесь, именно здесь и должен быть нанесен удар по противнику.

Так оно и случилось! Едва добежали связные до командиров рот и взводов, батальон начал поворачиваться и, словно бурливый весенний поток, хлынул сквозь прорванную плотину…

Радист принес командиру полка радиограмму: «Иду вперед. Эльяшев».

— А я верю в этого юношу, — сказал задумчиво полковник. — Многие видели, как он уверенно водит мотоцикл, а я видел, как он учился. Он падал, и поднимался, и опять шел вперед…

Когда Эльяшева отыскал запыхавшийся Николаев, старший лейтенант, расстегнув полушубок, с наслаждением вдыхая студеный воздух, стоял у груды валежника и мерно диктовал телефонисту:

— …Сопротивление противника в роще «Мак» сломлено, батальон стремительно…

Николаев, широколицый, на первый взгляд угрюмый, замкнутый солдат, с белокурыми волосами над высоким лбом, превосходный снайпер, тот самый, что «на дымок» поймал и перехитрил врага, торопливо, сбивчиво сказал, что недавно, всего несколько минут назад, был с разведчиками на правом фланге.

— Ну? Ну? — нетерпеливо спросил Эльяшев.

— Товарищ старший лейтенант, я офицера застрелил. Вот его полевая сумка!

— Ну?! — Эльяшев засопел, вынул из полевой сумки гитлеровского офицера карту.

На ней был изображен район действий его батальона. Четкая, проведенная синим карандашом стрела разрезала рощу «Мак», овраг, болото и упиралась в оставленный фашистами поселок.

— Что за чертовщина? — растерялся Эльяшев.

Виктор Петрович Вербицкий, в белом халате, с двумя связными шел на лыжах по лесу. Он въехал на невысокий холм, а затем плотный наст начал убегать из-под лыж, и Вербицкий понесся вниз все быстрее и быстрее.

Санитарная повозка проехала по дороге. Солдат, в грязном, рваном халате, с перевязанной левой рукой, медленно шел по тропинке и курил. Виктор Петрович взглянул на него и понял, что он — бывший рабочий. Так солидно, не спеша, с сознанием честно выполненного долга обычно возвращаются рабочие с завода.

В лесу было тихо, и это почему-то раздражало Виктора Петровича. Он спрашивал встречных солдат, где Эльяшев, и ему показывали куда-то в чащу и радостно говорили, что фашисты поспешно оставили поселок, боясь охвата, что батальон Эльяшева уже вышел на южную опушку рощи «Мак».

Они пересекали накатанную, в табачно-желтых пятнах дорогу.

Дорога круто спускалась к ручью. Сквозь деревья виднелась узкая полянка. В предвечерних сумерках тускло синели снега.

С трудом Виктор Петрович отыскал Эльяшева в овраге. Сидя в снегу, Эльяшев жевал сухарь. Рядом была наготове маломощная рация.

— Виктор! Виктор! — радостно закричал Эльяшев. — Иди сюда!

Вербицкий прислонил к дереву лыжи и рукавицами стряхнул с халата и валенок снежные хлопья.

— Почему так тихо? — строго спросил он, подходя.

— Всех фашистов угробили. Идем без выстрелов, как на маневрах, — счастливо усмехнувшись, сказал Эльяшев. — Садись, гостем будешь! У меня во фляжке еще кое-что осталось.

— Всех? — презрительно скривил губы Вербицкий. — Да они тебя в мешок заманивают! Мальчишка!

Тотчас он раскаялся в своей вспыльчивости. Лицо Эльяшева потемнело, широкие ноздри хрящеватого носа раздулись.

— Что?