Товарищ пехота

— Ваня, — миролюбиво сказал Вербицкий, — противник не мог так легко отдать поселок! Подумай! Ну, ведь мы же говорили перед наступлением. Если они ушли, тут ловушка. Есть же у нас схема вражеских укреплений… Твоя задача — взять и удержать поселок! Удержать!

— Мальчишка? — переспросил Эльяшев, вытягивая жилистую шею. Плотно сжатые губы посерели. — Ты, магистр изящных искусств, будешь учить меня, Ивана Эльяшева?

— Буду!

— Довольно! Сам знаю, что делаю!

Весь день Эльяшев был спокоен. Он был спокоен даже тогда, когда его батальон не имел успеха в атаке. Никто не догадывался, как мучительно трудно было ему в этот момент, как велико его отчаяние.

— Довольно!

— Ваня, — тихо, но властно сказал Виктор Петрович и повел его по извилистой тропинке в глубь леса.

Эльяшев пошел за ним.

— Прости меня. Я погорячился. Прости… Ты блестяще провел маневр! Но еще полчаса, и ты погубишь весь батальон. Твоя задача — взять поселок. Ваша задача, товарищ старший лейтенант, взять поселок! Только взять а удержать поселок! Куда ты полез?

— Чем глубже, тем вернее, — угрюмо проворчал Эльяшев, со злостью смотря на круглое розовое лицо Виктора Петровича.

— Фашисты не могли бросить поселок: это — центральный опорный пункт позиций противника! Атака всего полка нацелена на поселок. Два дня наш полк борется за поселок, и только за поселок!

— А ведь бросили…

— Западня! Немцы могли погибнуть в поселке все до единого, но бросить его навсегда не могли! Пойми, Ваня, они сейчас ударят тебе по флангу! А чем ты прикрыл фланг? Говори!

— Там — Семенов.

— Семенов? Такой же горячий мальчишка, как и ты! Он увлечен сейчас успехом атаки. Он, как и ты, не смотрит по сторонам! А враг где-то рядом, где-то в лесу.

Вдруг Эльяшев вытаращил глаза и протяжно замычал. У него был очень потешный вид, но Виктору Петровичу совсем не хотелось смеяться.

Эльяшев вспомнил о полевой сумке вражеского офицера. Синяя стрела на карте означала, что фашисты хотели ударить во фланг батальона, решили отрезать, окружить и истребить солдат Эльяшева. Фашистский офицер проводил дополнительную рекогносцировку. Теперь-то все ясно.

— Как же ты догадался? — спросил Эльяшев, и виновато улыбнулся, и снова стал прежним горластым и милым парнем, которого так крепко любил Виктор Петрович. — Бегу, бегу! Я им покажу сейчас синюю стрелу!

Ему некогда было благодарить друга. И Эльяшев стремительно побежал по тропинке.

Виктор Петрович услышал, как на бегу Эльяшев звал связных.

Солдаты вырубили жерди, привязали к ним свои поясные ремни, прикрыли их сосновыми ветками и положили на носилки раненого Эльяшева. Он лежал, запрокинув голову; хриплое, свистящее дыхание вырывалось из его груди. Осколок мины угодил ему в живот.

Эльяшев лежал на остро пахнущей спиртом хвое и видел небо над собою, просторное, быстро темнеющее небо…

Медленно по целине, порою по пояс проваливаясь в снег, несли солдаты своего командира. Он говорил еле слышно, и связные наклонялись к нему, чтобы услышать слова приказа. Ему доложили, что рота Семенова закрепилась в поселке. Три раза вражеские автоматчики контратаковали роту, но были отброшены.

Эльяшев шептал:

— Николаев… мой резерв, взвод автоматчиков… там овраг!

И угрюмый Николаев убегал в лес.

Иногда Эльяшев начинал от невыносимой боли грызть пальцы и при этом ругался так изобретательно, что солдаты крутили носами и жмурились.

А небо становилось все темнее и темнее, все ниже, словно опускалось на него, и он уже не слышал дружных криков «ура» и одиноких выстрелов, он не видел лыжников, легко и плавно скользящих по сугробам, и наконец молчание забытья сковало его.

Из окна госпиталя виднелось поле. Ветер выдул снег с грядок. Сухие стебли травы торчали на глинистом склоне.

— Тебе плохо, Ваня? — спросил Виктор Петрович.

Он стоял у койки, держа в руках шапку. Его смущало, что он не оставил на вешалке шапку и сейчас приходится прижимать ее к груди.

— Нет, мне хорошо, — сказал Эльяшев ровным, каким-то бесцветным голосом.

— Тебе очень плохо?

— Да нет, мне теперь хорошо, — повторил Эльяшев. — Лишь бы ты…

Он протянул Виктору Петровичу желтую, вялую руку. Тот нагнулся, прижал губы к впалой щеке друга.

— Ты поскорее поправляйся, Ваня, ведь мне скучно без тебя!

— Ладно, буду поправляться, — покорно сказал Эльяшев. — А что мне здесь делать, как не поправляться? Ты там скажи в полку: приду! Вернусь!.. Ведь я — «двухсердечный».

1944 г.

РАССКАЗЫ

ПОБЕДИТЕЛЬ

Весь день до обеда Юрий Верхоглядов — командир отряда дальних разведчиков, бывший студент четвертого курса филологического факультета Ленинградского университета — спал в землянке, на нарах, около жарко натопленной железной печки.

После сытного обеда он принялся за смазку лыж.

Погода стояла сырая; чтобы мокрый зернистый снег не прилипал, Верхоглядов смазал лыжи мазью из жидкой смолы, парафина и рисовой муки.

Смазка лыж — дело серьезное и ответственное. Если разведчик неудачно смажет лыжи, то он на каждом шагу теряет около десяти сантиметров. А если ему сегодня ночью придется пройти пятьдесят километров? Сколько энергии он потратит зря, впустую?