Товарищ ребёнок и взрослые люди

Когда все люди уселись в зале на длинных скамьях и на стоявших вдоль стен стульях, принесённых из учительской, погасили все лампы, и кино-дядя пошёл в ту классную комнату, что была позади зала. Мы сидели и терпеливо смотрели на большое белое полотно. В задней стене зала была дверь, а в ней было прорезано четырехугольное отверстие, из которого выглядывал какой-то особенный аппарат. Вдруг раздалось громкое жужжание, треск и шум, и на простыне стали мелькать номера, звёздочки и какие-то странные знаки. И хотя я сидела у таты на коленях, всё-таки было немножко боязно.

Но тут на простыне начали происходить чудеса: там росли пальмы и суетились мужчины в странных шапках… Подумать только: тут, в школьном зале, прыгали обезьяны, подкрадывались львы и бегали целыми стадами какие-то странные животные, немножко похожие на коз, а у директорши, тёти Людмилы, не было на сей счёт никаких замечаний! Сам Тарзан вовсе не был таким красивым, каким я представляла его по рассказам таты, но до чего же он был ловкий! И этот его мощный клич — мне сразу захотелось попробовать самой издать его прямо тут, в зале! Яане была и впрямь восхитительно красива — почти как моя мама! Когда я сказала об этом тате, он шепнул в ответ:

— Мама ещё красивее! Сама увидишь, когда она вернётся!

Да, но такой ловкой, как Яане, мама не была — у меня душа замирала, когда Тарзан на канатах из растений перелетал со своей невестой с одного высокого дерева на верхушку другого… Ух, на сей раз повезло, оба остались живы!

Иногда в зале опять зажигали свет, и тогда кино-дядя кричал:

— Чуточку терпения — меняю бобину!

Это был удивительный человек: львы, тигры, обезьяны и слоны появлялись на белой простыне по его приказу и терпеливо ждали где-то в темноте, когда он кричал: «Меняю бобину!». С таким человеком я хотела бы подружиться! Его можно было бы поселить и у нас дома!

Когда кино кончилось, тата пожал кино-дяде руку и сказал:

— Может, в следующем месяце опять прокрутим сеанс?

— Посмотрим, если удастся получить в кинопрокате что-нибудь такое, что не запрещено детям моложе шестнадцати, — сказал кино-дядя и опять погладил меня по голове. Я почувствовала, как щёки у меня покраснели: а вдруг я ему так нравлюсь, что он возьмёт меня в жёны? Теперь, пока мама не вернулась, я не могла оставить тату одного, но потом можно было бы посмотреть и обсудить это дело.

Мы пошли домой и вдруг услышали из-за школы крик Тарзана. Точно такой же, как в кино: немного призывный и одновременно немного пугающий, будто исходящий из прополаскиваемого горла!

— Тата, Тарзан здесь! — Я не знала радоваться мне или бояться.

— Здесь, да, наверное, на той большой липе, что за школой! — усмехнулся тата. И в тот же миг крик прозвучал с другого берега реки — от мельницы.

— Уже успел на мельницу! — изумилась я. — Как он так быстро перескакивает по клёнам и липам — ведь у наших деревьев нет таких канатов, какие показывали в кино?

Тата засмеялся.

— То не канаты, а такие растения — лианы. Но, я думаю, что там, у мельницы совсем другой Тарзан. И не стоит удивляться, если услышим и третьего, и четвёртого. Мальчишки, что с них возьмёшь!

— А кто из них настоящий Тарзан?

Тата посмотрел на меня хитровато, усмехнулся и сказал:

— Знаешь, никто из них не настоящий Тарзан. Это я говорю тебе совершенно уверенно, потому что… потому что настоящий Тарзан… здесь!

Он несколько раз гордо стукнул кулаком себе в грудь и поднёс руки ко рту. Да, этот крик, который издал тата и от которого закладывало уши, не оставлял сомнений, что именно он и есть настоящий Тарзан.

Клич таты был хотя и мощным, но чуть короче тех, которые раздавались издалека.

— А теперь, Яане, рванём домой! — сказал он, поднял меня к себе на плечи и пустился бежать, как Пааво Нурми. — Исчезнем, прежде чем начнётся шум и гам!

Про Тарзана мы с татой говорили долго — ещё и тогда, когда оба уже лежали в своих постелях. Мне было жаль, что когда тата оказался дома, у него почему-то пропало то лихое и уверенное выражение лица, которое появилось, когда он подражал голосу Тарзана.

— А тебе грустно, что не можешь больше быть Тарзаном?

— М-хм-м! — хмыкнул тата и покачал головой. — На самом деле мне давно надоело быть Тарзаном! Нельзя всю жизнь играть в Тарзана или индейцев… Хотя сейчас было бы совсем просто снять с меня скальп! — Он засмеялся, но его смех был совсем невесёлым.

— А почему ты такой грустный? Потому что мама ещё не вернулась?

— Наверное, — ответил тата и не захотел продолжать.

— Она вернётся, куда она денется! — утешала я тату. — Я так долго была совсем хорошим ребёнком, и ты умеешь кричать голосом Тарзана — почему она не должна к нам вернуться!

— М-м-м… — промычал тата.

— А мама слыхала, как ты кричишь голосом Тарзана?

— Хм… Едва ли… Когда я с ней познакомился, меня игры в Тарзана уже не интересовали. А знаешь, когда мы смотрели этот старый фильм, мне вспомнились старые дела… Когда мы с мамой были молодыми, нам казалось, что всё в этой жизни зависит только от нас самих…

Этот разговор мне не нравился. Такой серьёзный и грустный тон тате не подходил.