Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Когда мы приблизились, она весело приветствовала нас, сидя в широком плетеном кресле и не прекращая своей, как она объяснила, «работы»: вынимая поочередно из стоявшей рядом корзины орхидеи редких сортов, она укладывала каждый цветок между двумя листками промокательной бумаги, натянутыми на лёгкие деревянные рамки (сделанные телохранителями), которые крепко связывала друг с другом. «Вы можете сфотографировать меня за работой»,— разрешила Цзян Цин, продолжая заниматься своим делом и одновременно смеясь и разговаривая. Я сфотографировала её. Несмотря на яркое дневное солнце, телохранитель применил фотовспышку, чтобы осветить её фигуру. Вдруг Цзян Цин стало стыдно, что её фотографируют в таком фривольном виде. Она подошла к балюстраде, придала лицу официальное выражение и сфотографировалась на фоне пруда, заросшего лотосом.

— Теперь моя очередь,— заявила Цзян Цин, направляясь к своему сложному швейцарскому фотоаппарату, установленному на штативе в другом конце веранды. Накрыв голову куском потёртого голубого бархата, она долго наводила объектив, после чего быстро делала снимки, иногда тихим голосом прося переменить позу или место. Кассеты с плёнками она передавала телохранителю для проявления. Сфотографировав меня, она стала снимать остальных присутствовавших.

Подали ароматный чай, заваренный на цветах орхидей, и все собрались под навесом павильона. Здесь, получив букеты редких цветов из сада, мы беззаботно болтали, рассматривая птиц в изящных клетках. Потом Цзян Цин предложила нам спуститься к пруду, где плавали золотые рыбки, отливавшие всеми цветами радуги.

Глядя на мелькание рыбок, Цзян Цин почему-то вспомнила о лошадях: как хорошо на них ездить и брать призы. С лошадей она перевела разговор на людей: суметь завоевать их симпатии и преданность — большое искусство. А как моё мнение? Цзян Цин задавала каверзные вопросы, и мы обе смеялись. Она предложила продолжить беседу вечером.

— Переоденьтесь к обеду,— сказала мне Цзян Цин.— Наденьте что-нибудь посветлее. Почему вы пришли в тёмном платье, если знали, что я буду снимать на цветную плёнку?

Я объяснила, что одеться так мне посоветовали Юй и Чэнь.

— Никогда не надо слушать других,— заявила Цзян Цин.— Нужно всегда самим принимать решения. Надевайте то, что вам больше нравится и в чём чувствуете себя удобнее.

Вечером, когда мы вновь встретились, на ней по-прежнему было светлое шёлковое платье. Я пришла в блузке, сшитой из материала в горошек, и в расклешенных белых брюках. Мой наряд, кажется, понравился Цзян Цин. Через несколько часов, около полуночи, она снова вспомнила о своём фотоаппарате, установленном на этот раз в помещении. Чтобы создать более естественный фон, она велела Сяо Цзяо внести несколько больших пальм в кадках. Было включено электрическое освещение. Перед фотографированием Цзян Цин попросила меня привести в порядок волосы — вьющиеся, но обычно растрёпанные. «Они у меня непокорные, хотя и не революционные»,— сказала я. Рассмеявшись, Цзян Цин отвела руку от фотоаппарата, дожидаясь, пока я причешусь.

Наконец Цзян Цин кончила фотографировать, и вновь наступила моя очередь. «Плёнка цветная?» — спросила она, увидев, что я взялась за свой фотоаппарат. Оказалось, что камера заряжена чёрно-белой плёнкой. Цзян Цин напомнила, что ей больше нравятся цветные фотоснимки. Я ответила, что знаю, но что чёрно-белая пленка позволяет запечатлеть более тонкие черты внешности и характера. Она ничего не сказала, однако на её лице обычное оживление сменилось маской строгой официальности. Разглядывая её через видоискатель, я подумала, насколько же она выглядит естественнее и привлекательнее, когда не обращает свой взор к грядущим поколениям.

Вспоминая позднее, как глубоко Цзян Цин изучила «Сон в красном тереме» и как неудержимо было её стремление поделиться своими знаниями со мной, я поняла, насколько тесно в её сознании переплелись правда и ложь, история и литература, прошлое и настоящее. На подобном синтезе строилась и вся её пропагандистская деятельность, составлявшая для неё смысл жизни.

Конец первого выпуска

Сокращения