Читаем Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый полностью

— Осталось 20 минут! — сказала Юй, спешно извлекая меня из влажных от пота рубашки и брюк, что были на мне с пяти часов утра. Быстро приняв холодный душ и двойную дозу таблеток от головной боли, я оделась в одно из двух своих дорожных платьев, которое выбрала Юй, сказав: «Лучше чёрное, чем красное».

Гостеприимство китайцев вошло в поговорку, напоминала я себе, пока наша машина, непрерывно сигналя, катилась по проспекту Чанань. Под стать ему — и их умение держать гостей в руках, угождая их интересам и вкусам, а затем заставая их врасплох. Когда машина подъехала к широкой лестнице, ведущей в зал ВСНП, где руководители устраивают крупные политические мероприятия и приёмы, стало очевидным, что вроде бы гипотетический план на вечер на самом деле был тщательно подготовлен. Раз уж Цзян Цин послала одно из своих редких приглашений иностранке (и в данном случае роль этой иностранки определяла она сама), то были мобилизованы массовые средства информации, чтобы создать видимость официальности. Фотокорреспонденты из партийного телеграфного агентства Синьхуа, столпившиеся возле машины, делали фотоснимки при свете магниевых вспышек, а когда мы поднимались по ступенькам, направляли на нас телекамеры. В главном холле состоялось быстрое знакомство с людьми из окружения Цзян Цин, в том числе с известной племянницей Мао Цзэдуна, заместителем министра иностранных дел Ван Хайжун. Мы прошли ещё несколько залов, и нас заставили остановиться в большом вестибюле, ярко освещённом лампами дневного света. Кто-то откашлялся и громко объявил, что товарищ Цзян Цин находится в соседней комнате и «почти готова» принять нас.

<p><strong>Ⅲ</strong></p>

Открылась дверь, и, широко улыбаясь, торжественно вошла Цзян Цин. Стиснув мою руку, она испытующе посмотрела мне в глаза. Наши руки опустились, но глаза оставались прикованными друг к другу, казалось, целую вечность (две минуты, быть может), прежде чем были произнесены первые слова.

— Вы моложе, чем я думала,— заметила она.

— Старше, чем кажусь,— сказала я в надежде, что она не будет разочарована.

Она засмеялась и сказала, что стареет: ей скоро шестьдесят. Я возразила, сказав, что она выглядит намного моложе своих лет: ведь даже в революционную эпоху за возрастом сохраняется привилегия старшинства. Во время последующего обмена замечаниями она без всякого стеснения рассматривала моё лицо, волосы, платье и туфли на высоких каблуках, не пытаясь скрыть своё любопытство. Я была столь же любопытна, но, надеюсь, менее навязчива в своих оценках.

Цзян Цин была в изогнутых, с коричневым пластиковым верхом очках, которые я уже видела на её портретах с начала 60‑х годов. От жары её свежее, оливкового цвета лицо блестело. Её нос и щёки, хорошо очерченные, в общем напоминали нос и щёки Мао. Телесного цвета бородавки на кончике носа и в нижнем правом углу рта скорее украшали, чем портили её лицо.

Ростом в пять футов и пять дюймов, она считала себя очень высокой (как большинство шаньдунцев). Стоя рядом со мною и обнаружив, что я на несколько дюймов выше, она шутя отнесла это за счёт моих туфель. Стройная и тонкая в кости, с покатыми плечами и тонкой талией, она двигалась с исключительной гибкостью и грацией. Жесты её изящных с длинными и тонкими пальцами рук были плавными.

Одежда её была консервативной: голубовато-серые брюки и такой же жакет поверх сшитой на заказ белой шёлковой блузки. Как почти все в Китае, она носила пластиковые туфли, хотя и необычного белого цвета. Под стать им была белая пластиковая сумочка, вполне соответствующая стилю культуры нашего собственного пролетариата. Фасон, покрой и качество её костюма, как и у Дэн Инчао, были лучше средних. Впрочем, края её одежды, как и у Дэн, были слегка потрёпаны. (Что это — сознательное стремление высокопоставленных людей выглядеть по-пролетарски?)

Слева от Цзян Цин как-то скованно стоял Яо Вэньюань, которого она восторженно охарактеризовала как человека, верно служившего литературе с самого начала культурной революции. Мужчина среднего телосложения, с круглыми плечами и крупной лысеющей головой, Яо был одет в китель и брюки из лёгкой жемчужно-серой ткани, как положено руководителям высшего эшелона. Из присутствовавших мужчин на нём одном была типичная кепка рабочего с мягким верхом и узким козырьком. Обутый в начищенные пластиковые ботинки, он всё время переминался с ноги на ногу, то снимая, то надевая кепку, пока другие вели беседу. При той первой встрече он произвёл впечатление человека, никогда не тратившего время зря. Более чем на десять лет моложе Цзян Цин, он вёл себя с ней явно подобострастно и всегда незамедлительно поддерживал её в разговоре.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии