Эта книга «разрешена к изданию» лишь постольку, поскольку Цзян Цин выразила своё желание издать её. Она вовсе не просила дать ей просмотреть рукопись до издания. Наша первая встреча (в Пекине) застала меня врасплох: я имела при себе записную книжку, но была слишком ошеломлена, чтобы ею воспользоваться. Цзян Цин затронула широкий круг вопросов — одни слегка, другие основательно. Записи интервью, переданные мне примерно две недели спустя, были, как она объяснила, отредактированы с целью «уточнения и отбора материала» премьером Чжоу Эньлаем, Яо Вэньюанем (главным среди литературных сотрудников Цзян Цин) и «некоторыми другими руководящими товарищами» (эта ссылка не исключала Мао). Как я и предполагала, некоторые скандальные замечания о пародиях Линь Бяо и их вредном воздействии на её психическое и физическое здоровье были вычеркнуты из официальной записи (но не из моей памяти). По её просьбе такие частности в этой книге опущены.
На последующих встречах я постоянно делала заметки, невзирая на заверения Цзян Цин, что меня снабдят записями, как и в первом случае. В их основу будут положены, сказала она, магнитофонные записи, дополненные записями одного или нескольких официальных переписчиков, или же только эти последние, когда надо охватить основную часть времени нашего нахождения в пути. Как бы я ни верила в их расторопность и в то, что Цзян Цин сможет сдержать своё слово, я всё-таки приготовила собственную запись, которая охватывала бо́льшую часть того, что она говорила, и включала в себя мои собственные наблюдения за ней: как она выглядела, как двигалась, окружающую обстановку — и участие других. Мои записи пригодились бы, если бы их нужно или можно было сравнить с обещанными: политическое редактирование [рассказа Цзян Цин] Чжоу Эньлаем и другими руководителями представило бы самостоятельный интерес.
После моего возвращения в Соединённые Штаты в 1972 году Цзян Цин и я обменялись более чем за год многочисленными книгами и фотографиями, двумя художественными фильмами и различными письмами по дипломатическому каналу, предоставленному китайским представителем в Организации Объединённых Наций Хуан Хуа и его женой Хэ Лилян. Однако вопрос о доставке остальных записей на несколько месяцев повис в воздухе. Время от времени я получала сообщения о том, что подготовка их (как и первой записи) на двух языках (китайском и английском) затруднительна, но что они ожидаются в ближайшее время. Наконец в мае 1973 года Хэ Лилян сообщила мне от имени мужа и своих товарищей, что стенограмму наших бесед сочли «слишком длинной и запутанной», чтобы выпустить её в качестве официального документа их партии или правительства. Я вольна, заверила она меня (она и её муж повторяли это и в других случаях), опубликовать первую запись (суть её была тесно связана с последующим более полным рассказом Цзян Цин) и осуществить издание на основе собственных заметок. Мне следует не готовить «биографию» (сделать это значило бы попрать марксистскую аксиому о том, что историю творят массы, а не вожди, и представление китайских коммунистов о том, что Мао — единственный источник правды и мудрости), а написать историю революции «с точки зрения Председателя Мао», выделив одну-две главы для Цзян Цин.
— Но я не встречалась с Председателем Мао и поэтому не знакома с его точкой зрения,— ответила я.
— Вы можете прочитать его работы,— сказала Хэ Лилян.
Многие читали, многие