Через пару мгновений дверь перед ней открылась, и она с трудом, учитывая ее габариты, протиснулась в комнатку, где я на мгновение увидел знакомый еще по поместью Михеевой силуэт. Ну, точно Махерсон!
Выскочив из комнаты, мы постарались максимально быстро и бесшумно подойти к дверям, и я на пределе чувствительности услышал вопрос:
– … жду извещения. Были необычные посетители сегодня?
– У Ксанки был до двух ночи какой-то вояка, по виду матросик, выдавал себя за торговца.
– С чего ты взяла?
– А то я вас мужчин не знаю.
– Давно ушел?
– Минут двадцать, но после его ухода Ксанка что-то нервничает.
Я повернул голову к своим спутникам, кивнул головой, поднял руку с пистолетом и собирался ударить ногой в дверь, когда что-то сильно меня ударило в грудь и откинуло назад прямо на стенку. Отлетая, я с удивлением увидел, как в двери появилось отверстие с расщепленными краями. Тут же Любкин ударил ногой в дверь, но та выстояла. Вашкевич ее попытался выбить плечом, но результат был тот же.
Во всем доме раздавались уже крики проснувшегося народа, и в коридоре появились первые полуголые девицы. Я отполз в сторону и, кряхтя, поднялся: пистолетная пуля, пробив дверь, потеряв при этом большую часть энергии, застряла у меня в бронике. Пришлось закричать:
– Гриша, в сторону.
Он отскочил. Достав из кобуры «стечкин» с глушителем, я стал остервенело расстреливать замок. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Но с той стороны был засов, и это не сильно помогло. Бам! В ответ раздался выстрел, и пуля, оставив в двери еще одно расщепленное отверстие, застряла в противоположной стене.
– Гриша, картечь по петлям!
Уже не таясь, я выпустил по двери еще пяток патронов, и с той стороны раздались стоны и крик. Тут же Любкин из «Ремингтона» два раза долбанул по петлям. БАМ! БАМ! В небольшом коридорчике грохот двенадцатого калибра оглушил всех, находившихся рядом. Дверь покосилась и уже после соответствующего двойного удара наконец-то поддалась напору, грохнувшись вовнутрь комнаты. Уже не скрываясь, ворвались в комнату. На полу в окружении бутылок и рассыпанной закуски лежало монументальное тело мадам Валери, которая жалобно стонала. Окно было открыто настежь, и Махерсона мы не обнаружили в зоне прямой видимости, что не могло не расстраивать. Выглянув в окно и пощупав веревку, которая свисала с той стороны до самой земли, я связался с Рыжковым.
– Дед, на связь!
– На связи.
– Махер свалил, лови его на той стороне.
– А ты раньше не мог сказать? Профессионал, блин!
Через минуту под окнами появились Рыжков с одним из жандармов, побегали, поискали и вернулись ни с чем.
– Зашибись. Лоханулись как детишки.
Через десять минут вокруг здания собралась толпа зевак. С каждой минутой количество людей увеличивалось, и только оперативно собранное оцепление из полицейских хоть как-то поддерживало порядок. Розыскники перепахивали весь район в поисках сбежавшего преступника, но результатов пока никаких не было. Нам осталось собрать гильзы, повыкавыривать пули от АПС, где явно были видны нарезы, и ждать известий. Мой чин подполковника Отдельного Корпуса жандармов, подтвержденный на самом верху, давал мне большие полномочия. Бравые полицейские и городовые, накрученные с самого верха, с особым усердием носились как ошпаренные, настороженно посматривали в нашу сторону, а известие, что ловим человека, который причастен к нападению на цесаревича Александра Николаевича, придало дополнительное ускорение всем вокруг.
Мадам Шкеневу, у которой пистолетная пуля застряла в жировых складках, перевязали, с помощью оплеух привели в себя и уже допрашивали с пристрастием на втором этаже здания. В соседних комнатах не менее интенсивному допросу подвергались все остальные обитатели знаменитого «Вокзалона», ну разве что кроме Ксанки, которую еще раз лично допрашивал капитан Вашкевич.
Побродив по комнате, я с интересом стал рассматривать привязанную к кровати веревку и цветы на подоконнике. Что заинтересовало, так это отсутствие следов рук, но в запарке это так прошло мимоходом, и, кляня себя за глупость и непрофессионализм, я вышел на улицу и, обойдя дом, стал осматривать окно, через которое сбежал Махерсон.
Уже было восемь утра, и вставшее солнце стало припекать. Часть девочек увезли в полицейский участок, остались только Ксанка, которая ждала своей участи, а точнее выполнения обещаний капитана Вашкевича, и мадам Шкенева, которую все еще допрашивали. Поняв, в какую кашу она влезла, тетка тем не менее бодалась и вываливала кучу ненужной информации, но ничего такого, что могло бы пролить свет на художества Махерсона, не сказала.
Решив еще раз просмотреть место происшествия, я снова вошел в здание борделя и стал подниматься по лестнице. Пройдя мимо полицейского, который, опустив голову, пропустил меня как старшего по званию, я поднялся на третий этаж и снова стал все осматривать. Любкин, следующий за мной как тень, с интересом наблюдал за моими телодвижениями, но пока помалкивал.