У имения графа собралась толпа дворовых и людишек из соседних сёл, некоторых Глаша узнала и шепнула мне тихонько. Пока она возилась с лошадью, смирной гнедой кобылой, я затерялась в толпе, не спуская глаз с большого сарая или конюшни, в котором незадолго до нашего появления скрылся молодой Осташев. Потом ворота распахнули, толпа завороженно ахнула, и было от чего. Внутри находилась или находилось, даже не знаю как назвать это…всё-таки, пожалуй, «эта» – карета. Смешная, без оглоблей, на маленьких толстых колёсах и …золотая. Пожалуй, нет, позолоченная, всё-таки золотую и с места никакими битюгами не сдвинешь, тяжёлая выйдет. Вокруг зашептались, заохали. А потом на свет из глубины сарая появился Александр Павлович, то, что это был именно он, я ни секундочки не сомневалась. Одет необычно, в костюм пятнистый с великим множеством карманов накладных, оружие на поясе, я в этом не разбираюсь совсем, но то, что оружие, точно и …лицо! Загорелое и в то же время светлое какое-то, никогда не видела таких лиц. Да он молоденький совсем – безусый! Посмотрел в нашу сторону, в глазах огоньки озорные, улыбнулся, когда со мной взглядом встретился, ой, мамочки! Узнал, наверное, да нет, он меня и не видел никогда, как же узнать-то мог? Потом неожиданно из кареты золочёной музыка полилась, чудная такая музыка, окутывает тебя, завораживает. Стояла, замерев, заслушалась. Граф перекладывал что-то в глубине сарая и ещё два раза на меня посмотрел, улыбнувшись чуть, самыми уголками губ. Не выдержала, махнула Глаше, побежала к телеге, а у самой щёки горят, пылают прям. Доехали, не помню как, Глаша болтала всю дорогу, я и не слушала вовсе, в голове музыка волшебная, а перед взором мысленным улыбка графа Александра и смешинки в его глазах. Пропала я, дурочка, совсем пропала!
Три дня не ездила к Осташевым, стыдно, боязно, а ну, как и правда, узнал меня граф! Подойдёт и скажет: «Что же вы, княжна Мария Игоревна, в платье крестьянском?» Я ж провалюсь сквозь землю от позора! А вечером Глаша прибежала и рассказала, что сосед её дяди, Степан, каждое утро, как на покос идёт, у рощицы дальней молодого графа видит, бежит граф куда-то. Я рассмеялась, вот уж враки, так враки! Зачем графу бегать, как пастушку какому? Спешит, если надобность какая, так возок велит запрячь или верхами. Но Глаша побожилась, что так и есть, мол, видели молодого Осташева многие селяне, и не раз. Задумалась, но не могут же все сразу врать? Проверю-ка я сама, да и графа Александра страсть как хочется увидеть.
На рассвете следующего дня взяла Глашу, чтобы место показала, где графа видели, и направилась к рощице той. Отошли с дорожки, спрятались в кустах саженях в десяти. Недолго прождали, точно, не соврала подружка моя бедовая, вон бежит его сиятельство. Брюки те же, в пятнах все, сверху исподнее смешное такое, без рукавов, но такое же пятнистое, на ногах ботинки высокие шнурованные. Пробежал, только в нашу сторону зыркнул, Глаша аж ойкнула тихонько, ладонями рот зажала, да и я перепугалась, неужто заметил?
Через день, собравшись с духом, решила показаться графу Александру на глаза. Подождала, пока мимо пробежит, и, прихватив лукошко и выйдя на дорогу, пошла за ним. Через полверсты увидела Александра Павловича, сидящего на поваленном дереве. Сидит, ботинок шнурует, я иду, ни жива, ни мертва, внутри сжалось всё.
– Здравствуй, красавица, – и улыбается хитро так.
– Здравствуйте, ваше сиятельство, – получилось только пропищать, в горле всё пересохло.
– Так, ты знаешь меня? – привстал с дерева, подходит. – А, позволь узнать, как зовут юную прелестницу?
– Мария Игорев. ва дочь… – вовремя спохватилась, назвалась как крестьянка. – Машей все кличут, ваше сиятельство.
– А не страшно тебе, Машенька, одной гулять, разбойников не боишься? – вплотную подошёл и ещё шире улыбается.
Стою, посмотреть на него боюсь.
– Ну, пойдём, провожу тебя, Марья-краса длинная коса! – опять чему-то засмеявшись, произнёс граф. – Расскажешь мне по дороге, где живёшь, урожай каков, не обижает ли барин?
– Да недалече живу, версты три будет, и уродилось в этом годе, грех жаловаться, – вспомнила, весьма кстати, случайно услышанный разговор папеньки и Наума Игнатьевича, – а барин у нас добрый, не обижает барин, дай бог ему здоровья! – перекрестилась и украдкой взглянула на Александра.
Если в первый раз он показался мне юным, то теперь, вблизи, угадывался возраст, что-то около – двадцати семи – тридцати лет, а отсутствие усов объяснялось очень просто, он ежедневно пользуется бритвой и совершенно не следит за модой! Как же такой молодой человек и совершенно без усов?
– Ну, вот и славно! Давай лукошко понесу, – перехватил корзинку и руки коснулся случайно.
Меня как иголками кольнуло, сомлела даже немножко.
– Что случилась, красавица? – Неужели заметил?
– Нет, нет, ничего, ваше сиятельство! День, наверное, жарким будет, – пролепетала еле слышно.
– Тут, рядом родничок есть, давай свернём, попьёшь водички, и легче станет.
– Конечно, ваше сиятельство, пить очень хочется.