Товарищи

- Неужели твои заслуги закрыли перед тобой весь свет? - сказал он, глядя внимательным, испытующим взглядом на Баклана. Тот обеспокоенно шевельнулся, выпрямился, отвел глаза в сторону. - Один человек сказал мне про тебя, что ты каким был в отряде, таким и остался... Ничего,, одним словом, нс изменилось. Как будто и правда - все в тебе прежнее, партизанское... Но мне кажется, тот человек ошибся в тебе. Ты переменился, Василь, очень переменился! Душа у тебя стала другой.

- Ты ошибаешься, Саввич, - обиженно перебил Баклан.

- Ошибаюсь? Нет, не ошибаюсь. Ты оторвался от всех нас и даже, я скажу тебе, отстал от нас, от жизни. Покою хочешь, словно инвалид. Ты глядишь только в свою душу, о себе одном заботишься...

"Почему он так изменился? А может быть... - Ковалевич взглянул на Баклана пристально и недоверчиво, - может, он и не менялся?" Неужели Ковалевич просто не видел, не замечал этого?

- Скажи, ты и воевал только для того, чтобы... иметь заслуги?

Лицо Баклана побледнело, лиловатый шрам па подбородке потемнел. Василь резко поднялся.

- Не шути этим, Саввич. Прошу, как товарища. Ты хорошо знаешь, за что я кровь проливал...

Ковалевич, услышав этот тихий, напряженный голос, успокоился.

- Я так и думал, что не для заслуг, Василь... Ты, кажется мне, сейчас просто с дороги сбился, зрение у тебя испортилось от блеска славы. А может, голова закружилась от хвалебного шума...

Он сел рядом с Бакланом н заговорил мягко, с дружеским сочувствием;

- Послушай, Василь, и хорошо подумай, пока не поздно. Я скажу тебе вешь, которую, возможно. мне и не следовало бы при других обстоятельствах говорить. Но сегодня я скажу... Я, когда ехал сюда, заходил в райком. Там был разговор и о тебе. Есть на тебя жалобы от колхозников...

Скажу правду: в райкоме была такая мысль - собрать колхозное собрание и решить, не настало ли время тебе освободить место для другого председателя.Я заступился, сказал, что надо подождать, попробовать выправить дела в колхозе при твоем участии... Теперь - твое слово. Помни, что сказать его еще не поздно, но скоро может стать поздно...

Было еще довольно рано, когда Ковалевич и Гаврильчик поднялись. Иван Саввпч снял с крючка свое поношенное драповое пальто, надел его, взял в руки кепку. Баклан, стоя посреди хаты, понуро следил за товарищами.

- Ты не обижайся, Василь, что испортил тебе вечер. Характер у меня такой - не люблю кривить душой...

Ковалевич подошел к Баклану, пожал на прощание руку.

- Не думал я, что увижу тебя таким...

Как же это ты, Василь?..

Баклан молчал. Не одеваясь, он проводил их "на крыльцо. Ковалевич и Гаврильчик быстро сошли по ступенькам, вышли на улицу. Василь, опершись плечом о столб ча крыльце, бездумно следил, как постепенно темнота поглощает две фигуры. Откуда-то с поля ветер доносил однообразное тарахтенье трактора.

"Ушли... Ушли..." Два года он ждал этой встречи...

Вот уже черные фигуры исчезли в темноте. Сердце Василя тоскливо сжалось.

Внезапно поблизости звонко и задорно запел девичий голос:

Полюбила тракториста,

Он красивый и простой.

Называет меня милой,

Говорит, что холостой.

Ветер хлестал порывистыми ударами, холод забирался все глубже,, пронизывал насквозь. Ночь была холодная, а Василь даже шинели не накинул на плечи. Но возвращаться в хату не хотелось - там его ждало одиночество.

Ковалевич и Гаврильчик, вернувшись от Баклана, еще долго не ложились спать.

Оба после встречи с Бакланом были возбуждены и остро чувствовали взаимную близость. "Словно и не расставались никогда", - подумал Иван Саввич, видя, что Гаврильчик понимает его с полуслова.

- Спасибо тебе; Рыгор. Поводил ты меня сегодня, порадовал. Много вы сделали.

Радостно мне было видеть это... Так радостно, как... в Лапотовке, когда отряд впервые принимал самолет с Большой земли.

Помнишь?

- Ну, как же, помню... Вы тогда опоздали на аэродром... Нам три раза присылали телеграммы - встречайте. И мы три раза выходили встречать, а самолета все не было... Он прилетел, когда мы уже мало верили.

- Помнишь... Сегодня у меня такой же радостный день. Много вы сделали.

- Не зря жили это время, - горячо ответил Рыгор.

- Это ты хорошо сказал: не зря. жили.

Не придется краснеть за эти два года. Как и за те, за партизанские... Ковалевич откинулся на спинку кресла, отвел рукой прядь густых волос, что упала на высокий.

крутой лоб; около рта легла строгая глубокая складка. - Да, киснуть у нас может только тот, кто оторвался от жизни, так как жизнь наша ни минуты не стоит на месте...

- Она не даст остановиться....

Помолчав, Рыгор сказал с уважением:

- А вы за эти два года, Иван Саввич, здорово поседели. Гляжу на вас уже иолголовы побелело, виски будто инеем прихватило...

- Заботы, брат... Такие заботы. - Иван Саввич пошутил: - Не годы молодца гнут, а заботы...

Все время после войны Ковалевич жил беспокойной, стремительной жизнью.