Товарищи

— Ты разве не в шинели пойдешь? — спросил дедушка Кузьма.

— Нет, в полушубке. Надоело в шинели.

Дедушка Кузьма недовольно засопел:

— Слышала, Анна, что герой наш придумал? Шинель, вишь ты, форменная надоела ему. Вот тебе и ударник! А может, чего доброго, и само ремесленное училище надоело? Я так понимаю: ежели тебе государство доверило форму, ты должен любить ее и беречь. Вот, например, как солдат бережет амуницию и вообще обмундирование.

— Я и берегу. Пускай повисит шинель, отдохнет, пока дома буду, — сказал Егор. — Ничего не случится, если надену полушубок.

— Нет, Егор, тут я никак не согласна с тобой. Надевай лучше шинель, — возразила Анна Кузьминична. — Полушубок в каждом доме есть, а в ремесленной шинели только ты один ходишь, один на весь колхоз.

— Это понимать надо, — добавил дедушка Кузьма. — Надеть такое обмундирование, чтоб просто покрасоваться, пожалуй, немало охотников найдется меж ребят. Только для этого требуется право, а оно не каждому дано, его заслужить нужно трудом да мозолями. Один раз, скажем, надел полушубок, вроде как показать, что не забыл деревенской одежды, что не гнушаешься ею. А затем шинель надобно носить. Особенно когда идешь на такое почетное дело, как сегодня.

Егор повесил полушубок и взял шинель.

Собрание комсомольцев платовского колхоза проходило в избе-читальне. Имея в виду выступление Бакланова, Тоня предложила обсудить всего один вопрос — о сборе золы для удобрения колхозного огорода. Повестка дня была принята, и собрание потекло, как обычно: заслушали доклад участкового агронома и перешли к прениям. Все выступавшие комсомольцы соглашались с предложениями агронома и тут же заявляли, кто сколько может собрать и сдать золы. Вопрос был совершенно ясен, не вызывал никаких возражений, и собрание перешло к предложениям. Тоня с беспокойством поглядывала то на часы, то на дверь, ожидая Егора, но его все не было.

Начали голосовать. Тоня решила, если обсуждение вопроса закончится, а Бакланов все еще не придет, устроить перерыв. Но, когда комсомольцы уже голосовали за предложенную Тоней резолюцию, в комнату вошел Бакланов. Тоня обрадовалась, быстро закончила голосование, поманила Егора к себе и объявила, что предоставляет слово ученику третьего ремесленного училища города Чкалова, земляку-платовцу Георгию Бакланову. Будто между прочим, она упомянула, что Бакланов приехал домой на месяц в отпуск и что отпуск он получил за хорошую работу. Егор так волновался, что почти не слышал этого, и опомнился, лишь когда Тоня сказала:

— Ну, Гора, просим вас. Начинайте. Народ ждет.

Сказать-то «начинайте» легко, а вот начать куда труднее. Человека ждут и удивляются его молчанию, а он стоит, никого не видя. Стоит и молчит, будто вообще разучился говорить. Прежде чем произнести речь, нужно сказать какое-то одно слово, но это-то первое слово как раз и не дается, его-то как раз и бывает трудно найти.

Наконец Егор заговорил. Речь его была и сбивчивой и неокладной, он забывал, о чем начинал говорить, по многу раз повторял одно и то же слово и вообще ничем не доказал, что может быть хорошим оратором.

Когда Егор начинал особенно заметно путать и сбиваться, Тоня с беспокойством поглядывала на ребят, боясь, как бы кто из них не стал смеяться или не бросил обидную реплику. Это могло еще больше смутить оратора и заставить его замолчать. Но ребята будто и не замечали недостатков в речи Бакланова и внимательно, как интересную книжку, слушали его рассказ.

Егор говорил недолго, всего минут десять, но ему показалось, что прошло очень много времени и он уже успел рассказать все. Он предложил задавать вопросы, если кому захочется узнать что-либо подробнее. Повторять предложение не пришлось — вопросы посыпались со всех сторон. И о чем только его не спрашивали! И кто лучший литейщик в городе, и что делают рабочие, когда встают на фронтовую вахту, и как плавится металл, и трудно ли быть формовщиком. Егор отвечал как мог. Много ему помогли лекции, которые он прослушал в училище. Не все его ответы были гладкими и исчерпывающими, а на некоторые вопросы Егор просто не смог ответить и прямо сказал об этом. Никто не удивился: все понимали — не может же человек знать всего. Когда Егор ответил на все вопросы, кроме тех, которые касались лично его самого, его попросили рассказать о себе — в частности, как он стал ударником.

— А что я могу рассказать о себе? О себе мне и говорить-то нечего. Учусь, конечно, и работаю. Формовщиком. значит, работаю. И литейщиком. Мы так и называемся: формовщики-литейщики. Специальность такая. Вот и все. Чего тут много рассказывать?

— Сколько часов в день тебе приходится работать?

— На сколько процентов выполняешь свой план?

— Какая у тебя успеваемость?

— Сколько человек в училище работают по-ударному?

— На сколько тебе дали отпуск?

Вопросы были отчетливые, и не ответить на них было нельзя. Егор немного помялся, взглянул на Тоню, словно прося у нее поддержки, но она кивнула головой и шепнула:

— Ты коротко, в двух словах. Ведь просят люди!