Товарищи (сборник)

Уже почти совсем стемнело, но в роще, разбавляя сумерки, светились обледенелые деревья и сугробы снега между ними.

— Относите! — сказал в палатке все тот же, но уже смягчившийся голос.

Два санитара пронесли мимо Лугового из большой палатки в другую на носилках накрытого солдатским одеялом человека. Вслед за этим вышла из палатки женщина в белом халате.

— Боже мой! — жалобно сказала она и, прислонившись плечом к дереву, тихо заплакала.

Луговой не осмеливался приблизиться к ней, но она, отклоняясь от дерева, вдруг сама окликнула его прежним властным голосом:

— Что вам нужно?

— Я хочу узнать о капитане Грекове, — робко сказал Луговой.

С хриплым, враждебным смехом она прервала его:

— И я обязательно должна вам ответить, что он будет жить, да? После того как от вашего капитана уцелели одни очки?! Да, да, представьте, очки уцелели. А если я сама не знаю? Почему вы решили, что я все должна знать? — И, опять прислоняясь к вербе, она жалобно всхлипнула: — Боже мой!

Луговой уже пошел к своему трофейному «мерседесу», когда она снова окликнула его:

— Куда же вы? Бабе надо было выплакаться, а вы ей и поверили. Да подойдите же сюда, поближе! У меня сегодня это уже девятая операция, можно мне после этого пореветь или нет? Все, что можно было сделать с вашим капитаном, мы сделали, а дальше… — Она вдруг остановилась, увидев его вплотную от себя. — Вы? Я со света не узнала вас. Что же вы раньше не назвались? А я уже к вам сама собиралась ехать. — И, отворачивая брезентовую дверь палатки, она за рукав потянула его за собой: — Пойдемте.

В палатке, разделенной на две половины зыбкой перегородкой, горел электрический свет. В передней половине вокруг столика сидели четыре или пять медсестер и санитарок в белых халатах и что-то ели алюминиевыми ложками из алюминиевых чашек. На электропечке закипал чай. При виде Лугового медсестры и санитарки хотели вспорхнуть из-за стола, но она, остановив их жестом, повела его на другую половину палатки.

Здесь было намного просторнее, и свет не горел, так что Луговой ничего не смог увидеть, за исключением чего-то длинного, накрытого белым посредине ее, и чего-то мерцающего по углам металлическим и стеклянным светом. Но, оказывается, кроме этой большой комнаты была и еще одна, крохотная, куда и провела Лугового его провожатая. Щелкнул выключатель, и совсем близко от себя он увидел ее глаза.

Стояли в комнатенке, отгороженной от остальной части палатки пологом, топчан под серым солдатским одеялом, столик и два окрашенных в такой же голубовато-белый цвет табурета. И это была вся мебель. Еще заметил Луговой в дальнем углу на деревянной трехногой вешалке черный новый полушубок, а под ним серые валенки.

— Здесь я ночую, когда приходится задерживаться допоздна, — пояснила она, снимая с головы белый чепчик и рассыпая из-под него волосы. — Правда, бывает холодно, чугунку топят только в операционной, но теперь я могу укрываться еще и тулупом. — Она улыбнулась. — Ваш ординарец — чудо. Пока я не вернулась из санчасти, никому не хотел отдавать. — Сощуриваясь, как на огонь, она очень похоже передразнила Остапчука: — «Приказано тильки лично в руки передать…» Я еще не успела вас поблагодарить. Но, конечно, не только ради этого я собиралась к вам в полк. Среди ваших легко раненных, которые отказываются от госпиталя, есть случаи гангрены. Что же вы не садитесь? — Она подвинула ему табурет. — Я схожу за чайником.

Доставая откуда-то из-под столика алюминиевые кружки и наливая в них чай, она, должно быть, почувствовав его взгляд, оглянулась через плечо.

— У вас что-нибудь случилось? Я все время только одна говорю. Если это из-за Грекова, я уверена, что через неделю он придет в себя. Конечно, уже не в корпусном госпитале. Вам сколько положить сахара? Нет, у вас определенно что-то случилось, — отхлебывая свой чай, она внимательно взглянула на него из-за края кружки.

Вместо ответа он достал из своей полевой сумки и положил перед ней на стол книжечку в коричневом переплете.

— Это что?

Но в этот момент отвернулась брезентовая дверца, в комнату заглянула дежурная сестра.

— За вами, Марина Дмитриевна… — задержавшись взглядом на Луговом, она запнулась и потом все-таки нашла то слово, которое, по ее мнению, было теперь наиболее уместным: — Приехали.

— Хорошо, пусть подождет.

Все время, пока она перелистывала страницы коричневой книжечки, он, не отрываясь, следил за ее узкой белой рукой с тоненьким золотым колечком на безымянном пальце. Упавшие ей на лоб завитки волос скрывали от него ее глаза, но чуть вывернутые губы у нее старательно шевелились. И когда она, поднимая голову от раскрытой на столе книжки, откинула рукой со лба волосы, Луговой увидел, что глаза у нее мокрые.

— Какой ужас, — сказала она тем голосом, который он уже слышал у нее. — Я по-немецки училась неважно и, конечно, не все смогла понять, но… — Она как-то снизу вверх, заискивающе взглянула на него. — Но вы не должны так падать духом. Они могли и не успеть увезти ее в Германию. Бедная Анна! — Она закрыла лицо руками.