Друг за другом, с печальными лицами мы потащились в указанном направлении. Омыли руки, подставляя ладони-черпаки под тоненькую струйку воды из пластиковой канистры, которой проворно управляла дальняя родственница нашего почившего приятеля. Затем сгрудились за одноногим, небогато сервированным поминальным столиком. Дружно, не чокаясь, выпили из пластиковых стаканчиков недорогой теплой водки, закусив мертвецки холодными блинами. Сделали короткий перекур, разогнав на время комаров пахучими клубами табачного дыма, и вновь выпивали, выпивали, выпивали… а на дорожку смягчили пересохшие горла густым клюквенным киселем.
Предпогребальное муторное напряжение, которое тяготило нас с самого утра, чуть спало. Остаточную скорбь от прощальных речей, от барабанной дроби комьев земли, гулко ухавших о крышку гроба, и последние причитания опухшей с утра подруги покойного мы основательно разбавили водкой…
На главной кладбищенской аллее, возле ожидавшего нас микроавтобуса, мы собирались как изможденные окруженцы, выбравшиеся из вражеского кольца. Лавируя между захоронений, вялыми языками цеплялись за своих и говорили уже громко, развязно, а не шепотом, как несколько минут назад возле могильной ямы. Вновь дружно перекурили, угостив сигареткой молчаливого водителя, и о покойнике – близком нам человеке – заговорили совершенно легко. Как на дне рождения. И стали вспоминать его, словно он вовсе не умер, а стоит-сидит рядом, абсолютно невозмутимый, и дымит новомодным вейпом, прихлебывает с манерно оттопыренным мизинцем свой любимый «Хэннесси» прямо из бутылки и даже посмеивается вместе с нами над забавными эпизодами своего жизненного пути.
И нам было что вспомнить.
Потому что покойник, говоря сухим языком, был убежденным низвергателем норм и пошлой банальщины не терпел. Оттого нелепые и невероятно смешные истории, наплывая одна на другую, полетели из разных уст.
Он всегда был везунчиком. Не одно десятилетие имел друга-покровителя, которого иронично называл благодетелем, и решал через него все свои насущные вопросы. При этом шапку никогда не ломал, не заискивал, как стажер перед шефом, и был озабочен прежде всего своей мечущейся душой и беспокойным умом. На злые языки внимания не обращал, а завистникам, которые в беседах теряли берега и пробовали по-хамски шутить, мог плюнуть в лицо или махнуть огромным кулаком. Ибо все годы, что мы знали его, он осознанно чудил, не давая нам шанса усомниться, что его жизнь скучна, – так много в ней было несуразного, но всегда крайне эпатажного. Балансирующего на грани помутнения рассудка. Поэтому никто не удивился, когда его нашли бездыханным на унитазе без трусов с прощальной запиской во рту.
Розовый стикер, зацепившийся за разжатые зубы, пропитался вспененной слюной и несколько раскис. Раскис и сам покойник, «поплывший» в туалете за двое суток безумного отходняка. Мятая пластиковая бутылка с убойной смесью лежала рядом с его опухшими ногами. Трети литра этого недопитого коктейля хватило бы на взвод малахольных самоубийц, и он не пожадничал – оставил на всех. Однако вещдок приобщили к делу. Не к публичному, но которое все же затянулось на целую неделю, породив у всех сомнения, что наш приятель не по доброй воле покинул этот мир. Однако оперативники быстро разобрались и, сверив внешние факторы с судебно-медицинской экспертизой, успокоили близких родственников, пребывавших в полном хаосе. От неведения они не могли определиться с датой предполагаемых похорон и все время перезванивали и перерассылали во все концы страны «уточнения» уже дальним родственникам покойного. Но все равно не угадали. И не все из них успели в морге прикоснуться к вскрытому и неряшливо зашитому телу, на ноге которого болталась бирка, удивительно похожая на розовый стикер с последним прижизненным пассажем покойного.
На обратном пути в «тойоте» царил гвалт, и голос распевшегося гуру, вылетавший из колонок, спрятанных под обшивкой салона, в нем безадресно тонул.
– Так, прошу минуточку внимания, уважаемые дамы и господа, сеньориты и сеньоры!.. То, что наш друг был человеком, скажем прямо, неоднозначным… напоминать вам, думаю, не стоит. И в это поминально-похоронное говно он ввязываться точно не хотел. И всегда говорил, что не желает гнить в земле. Всегда настаивал, чтобы после смерти его тело отдали на съедение бешеным собакам… ну, или, на худой конец, кремировали.
– Круто!
– А вы видели его лицо? Он как будто спал и усмехался! Словно говорил: «Вам, дуракам, элементарного доверить нельзя!»
– А мы что! Там родственников взвод!..
– Ладно, че уж теперь!
– Что значит «теперь»?.. А как же последняя воля покойного! Мне кажется, что мы упускаем подходящий случай!.. Ставлю на голосование! Кто за?!
– Да ну, что за бред собачий!
– А че, будет забавно или, по крайней мере, в его духе! Не какая-то пошлая клоунская интермедия, а высшая справедливость!.. И вообще, с собаками-это по-настоящему круто!
– Слушайте, вы че, рехнулись?!
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное