Традиции & авангард. Выпуск № 2

– За двенадцать часов рабочего дня никто не имеет права присесть на стул, – объявил он.

Его мясистое лицо ликующе ухмылялось.

На людей было жалко смотреть: робкие, забитые, сломленные в самом начале своего пути, они вынужденно подчинились чужой нелепой дурости. Данное правило Эверест ввел через неделю после того, как мы, помимо работы продавцов, взвалили на себя роль уборщиков, грузчиков и курьеров. От его нововведения на ногах моментально полопались вены.

Мою маму Эверест взял в магазин уборщицей: она должна была мыть полы, двести пятьдесят квадратных метров, два раза в день за сто долларов в месяц.

Если сложить наш общий заработок, за который нужно было расписываться в разных ведомостях Яна Рафаиловича, получалось, что мы можем снимать квартиру на Некрасова и питаться один раз в день. Мы предпочитали макароны или рис, политые томатом. Дешево и сердито. И похоже на Северную Корею.

Несмотря на хроническую усталость и недоедание, мне удалось сдать экзамены и зачеты. Только высшая математика не покорилась: все пять школ в Грозном, где я училась, по очереди разбомбила русская авиация, поэтому дроби и переменные так и остались для меня загадкой.

– Не можете сдать контрольную работу – я пойду навстречу, – любезно предложила педагог университета. – Давайте пятьсот рублей!

Я покраснела, в отличие от других студентов искренне считая позором подобные отношения.

– У меня денег нет, – пролепетала я.

Но педагог по математике не разжалобилась, а, наоборот, строго сказала:

– Как будут, поставлю зачет. Всего доброго!

Я шла по университетскому коридору к зеркальному лифту, которого побаивалась, поскольку он периодически застревал с пассажирами на два-три часа, и думала о том, что взятку придется дать. Человек теряет невинность, идя на сделку со своей совестью, и мне хотелось запомнить свои ощущения. Успокоением служила лишь отсрочка, что все плохое случится потом, не сейчас, поскольку Настя требовала оплатить жилье, а я находилась в ожидании первой зарплаты.

С помощью ближайших соседей удалось выяснить, что Настя – племянница настоящей владелицы, уехавшей в санаторий и ничего не подозревающей о сдаче ее имущества. Предприимчивая молодая юристка воспользовалась отсутствием тетушки, переместив ее личные вещи в подвал.

Все, что происходило вокруг, было частью мозаики, придуманной Богом. Кто я в Его игре? Мне приходилось срисовывать Его реальность и хранить ее на страницах дневника, считая это возложенной на меня миссией.

Июньское солнце щедро рассыпало по моим щекам веснушки. К веснушкам окружающие относились отрицательно, поэтому мама велела мне мазать лицо кремом. Веснушки бледнели, но не исчезали.

– Посмотри на русских девушек. Они красивы, спортивны и сексуальны. Любая из них может завлечь мужчину в постель и помочь деньгами своим близким. Ты – страшная. У тебя парня не было и нет. По чеченским меркам ты старуха, а по русским – неопытная, ты совсем никому не нужна, – не переставала «подбадривать» меня мама, собираясь в шесть утра на работу.

В свои двадцать по ночам я видела кошмары, доносящиеся, как эхо, из полости войн, и помимо этого должна была выстоять не только против несправедливости, но и против порока. Если водитель Женя в трудных жизненных ситуациях опирался на учение Христа, мне помогали истории о Януше Корчаке, вошедшем с воспитанниками детского дома в газовую камеру, чтобы рассказывать им напоследок сказки, и о Махатме Ганди, проповедующем ненасилие.

В отделе детской литературы мне нравилось. Но приходилось все время стоять на ногах. Суббота и воскресенье, когда не было занятий в университете, были особенно жестокими: с девяти до девяти я не могла прислониться к стене, отчего к вечеру начинался звон в ушах, я переставала различать лица людей и все пространство сливалось в единый пласт. Стоять двенадцать часов на ногах, израненных осколками от ракеты, – настоящая пытка!

Директор, дремлющий в кабинете, не был расположен к переговорам.

– Вы же понимаете, через полгода продавцы не смогут ходить, у них начнется варикозная болезнь, – пыталась образумить его моя мама.

– Плевать! – Эверест благодушно махал рукой, покачиваясь в мягком кожаном кресле. – Выгоню этих и наберу новых. Ничего личного. Чистый бизнес!

Никакие увещевания на него не действовали.

– И еще, – заявил директор, – обед длится пятнадцать минут! Здесь я определяю, сколько вы будете есть. Питаться следует в подсобке. Быстро пожрали, и за работу!

Мы с мамой переглянулись: в подсобке не было стульев, но имелось окно и можно было хотя бы облокотиться на подоконник.

– Я начинаю вас ненавидеть, – выходя из кабинета директора, буркнула мама.

Парни и девушки в вузе поначалу неодобрительно отнеслись к платку, периодически появлявшемуся на моей голове, а затем привыкли.

В последний день летней сессии наша группа занималась в высотном здании, где раньше, в советские времена, находился завод. Высокую мрачную башню кольцом окружал лесопарк.

Во время обеда студенты в столовой заспорили по чеченскому вопросу.

– Нельзя воевать! – твердила я.