Традиции & авангард. Выпуск № 3

Копоть и сажа погасших огней.
Вход занавесил подрост тальниковый.
Не оседлать здесь воскресших коней –
ржой изошли стремена и подковы.

Звон наковальни полынью сокрыт,

зябко несёт из дверей пустотою.
Так просветлённой прохладой сквозит,
будто под кузней колодец с водою.

Льются протяжно сквозь щели лучи

цветом вечерней щемящей печали.
Словно наивного счастья ключи,
счастья, которое не доковали.

Полуистлевшие спицы колёс,

мохом покрыты венцы и стропила.
Ветхую крышу прошила насквозь
жгучим дремучим побегом крапива…

В полночь под лай деревенских собак

скорбная тень кузнеца оживает.
Тяжко вздыхает и курит табак,
в горне остывшем золу разжигает.

Глухо меха проворчат – и огни

вспыхнут на время и тут же погаснут.
Словно хотел озарить наши дни,
но убедился, что это напрасно…

* * *

Приболела старушка: одышка,
ломит грудь. Видно, срок помирать.
И, пока не окликнул Всевышний,
коровёнку решила продать.
На рога нацепила верёвку,
и на рынок с утра побрели.
Через час примостились неловко
у железной ограды в пыли.
Простояли полдня – бесполезно!
Поубавился шум суеты.
Коровёнка меж прутьев железных
обглодала сирени кусты.
Наконец-то, остановился
мужичок. Проявил интерес.
Не торгуясь, с ценой согласился
и уже за деньгами полез.
– Что ж, милок, не спросил про корову?
Сколь даёт? И которым телком?..
– А зачем? – усмехнулся сурово. –
Не доить, чай, на мясо берём…
– Что ты! – вскрикнула, сердцем немея, –
Разве можно такую под нож?
Обняла коровёнку за шею. –
Ты её у меня не возьмёшь!..
А корова как будто бы знала,
понимала душою немой,
вдруг рванулась из рук, побежала,
со всех ног побежала домой!..
Ничего вроде нету такого,
но пошёл с той поры пятый год:
коровёнка жива и здорова
и старуха здоровой живёт…

Сокровенность

Я возле дерева стоял оцепенело:
шли люди в белом из каких-то стран.
Вот принесли утопленницы тело
и опустили бережно в туман.

Я понял, что река остановилась.

Над мёртвым телом всколыхнулся крик.
Она спала, а мы ей только снились,
мы в сон вошли живыми в этот миг.

И он во мгле полночной длился, длился,

печаль судьбы неведомой тая.
Туман у ног, как смерти мысль, клубился,
и в сердце скорбь как речь небытия.

Вдруг голос птицы – радостный ручей

пролился вниз, он был доступен взгляду.
И я подумал: это соловей.
«Ах, соловей!..» – воскликнул кто-то рядом.

Потом я жить пошёл туда, где свет

сливался с ветром утренних побудок.
И люди в белом мне смотрели вслед,
сквозь мглу веков глазами незабудок…

На заброшенном хуторе