По мнению Прозорова, рассекреченные документы прежде всего подчеркивают
Несмотря на попытки очернить или умалить диссидентское движение, новые трактовки позднесоветской истории невольно подтверждают непреходящую нравственную силу наследия диссидентов. Так, знаменитое утверждение Сахарова о том, что КГБ был единственной некоррумпированной государственной структурой Советского Союза, приводится в новой чекистской литературе очень часто
[868], что, по сути, является молчаливым признанием нравственного авторитета Сахарова. О том же самом свидетельствует стремление улучшить репутацию Андропова, приписывая ему симпатии по отношению к Солженицыну.Путин тоже обращается к нравственному авторитету Сахарова. Шаги в сторону укрепления культа Андропова уравновешиваются жестами в сторону человека, которого Андропов называл «врагом народа номер один». Как отмечает Ричард Саква, всего через несколько недель после восстановления памятной доски Андропова на Лубянке Путин возложил цветы на могилу Сахарова
[869], а сообщения о планах возвести памятники Андропову и Сахарову в Москве появились в прессе в 2003 году одновременно [870].Заключение
Для культа Андропова (по сравнению с культом Дзержинского) характерны более приглушенные тона, меньшие пылкость и эмоциональная насыщенность. Если в образе Дзержинского сочетаются крайности — жар и холод, тьма и свет, пламя и лед, то образ Андропова рисуется в характерных для позднесоветской эпохи оттенках серого и красного. Стилизованная фигура Андропова, невозмутимого, в сером костюме, очках и с брюшком, — это воплощение органов безопасности последних лет советской власти.
На первый взгляд имидж Путина с его резкостью и нарочитой мужественностью имеет мало общего с образом Андропова, но преемственность между Андроповым и уважаемым, трезвым, «разумным» лидером, который стремился спасти страну, используя «чекистские методы», обеспечивает важную опору легитимности Путина. Как и Дзержинский, Андропов охраняет границу между (законной) силой и (беззаконной) жестокостью. В символическом смысле Путин в долгу перед двумя этими чекистскими авторитетами.
7. Секьюритизация русской души
Проблема безопасности и духовные ценности общества взаимно определяют друг друга.
В марте 2002 года в центре Москвы состоялась торжественная церемония, знаменовавшая начало нового этапа в истории взаимоотношений органов госбезопасности и духовенства в России. Во время этой церемонии, состоявшейся, очевидно, по инициативе Путина в годовщину его вступления в должность директора ФСБ
[872], освящался православный храм на территории штаб-квартиры ФСБ на Лубянке. Важность этого мероприятия подчеркивал и тот факт, что на нем присутствовали Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II и директор ФСБ Николай Патрушев, обменявшиеся символическими дарами [873]. Это событие стало своего рода публичным закреплением того союза, который начал создаваться некоторое время назад. Оно свидетельствовало о появлении новой концепции безопасности в современной России, в которой духовность и безопасность были теснейшим образом переплетены.Суть этого нового подхода лаконично сформулировал патриарх в своем обращении на церемонии освящения, говоря о необходимости согласованных действий с целью борьбы с угрозами «духовной безопасности» России
[874]. Он сказал: «Важно сохранить безопасность не только внешнюю, но и духовную» [875]. Новая концепция духовной безопасности согласуется с прежними чекистскими исканиями нравственной чистоты и занимает важное место в идеологическом ландшафте современной России [876].