Традиции демонов

– О чем вы спорите? – спросил Кажгельды, услышав их негромкий разговор.

– Куда нам лучше поехать, – ответила Алена, – вернуться в Басру или сразу уехать в Багдад.

– Этого я не знаю, – признался Кажгалиев, – но если мы сегодня утром увидимся с аль-Рашиди, то вполне можем спокойно возвращаться домой. Как вы думаете, мне разрешат сделать снимок с аль-Рашиди?

– Не разрешат, – ответил Сеидов.

– А наши телефоны, – вспомнил Кажгельды, – он забрал наши карточки? Ведь без них мы не сможем восстановить наши номера.

– Наверно, забрал, – ответила Алена, – он вообще производит впечатление человека, который никогда и ничего не забывает.

Брикар подошел к ним.

– Вы поедете дальше на военной машине, – показал он на подъехавший грузовик, – они отвезут вас в убежище. Там у озера есть небольшой домик в камышах. Вас там не найдут. А утром приедет сам аль-Рашиди, и вы решите, что вам лучше делать.

– Вы уверены, что он приедет? – уточнил Сеидов.

– Мы с ним говорили только что. Он будет у вас часам к семи.

Фархад вылез из салона, протянул руку журналисту:

– Вы сегодня нас дважды спасли. Не знаю, как вас благодарить.

– Это не меня, – рассмеялся Брикар, – поблагодарите аль-Рашиди, когда сегодня утром увидите его. Надеюсь, что мы с вами еще встретимся. И еще. Ваши номера телефонов. Я передам их утром вашей делегации. Можете их оттуда забрать. Сейчас вам лучше никуда не звонить со своих телефонов и даже не включать их.

Он пожал руки всем троим и даже поцеловал Алену в щеку, после чего галантно поклонился и, усевшись в полицейскую машину, поехал назад, в Басру. На военной машине, под брезентом, они выехали к озеру Эль-Химмир, вокруг которого были густые заросли камышей и заболоченные участки, куда никогда не входили посторонние. Старики рассказывали, что даже во времена Саддама эти проклятые места боялись посещать люди. Однажды здесь пропала целая рота солдат, и с тех пор сюда никто не ходил. Машина въехала в густой кустарник, закрывавший ее почти целиком.

– Как они здесь ориентируются? – недоуменно спросил Кажгалиев.

Через два километра машина остановилась. Водитель показал им на домик в зарослях камыша. Это был небольшой дом из глины. Они вылезли из машины, прошли по зыбкой почве. У дома их встретил пожилой человек. На вид ему было лет шестьдесят.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Фархад.

– И вам доброго дня, – отозвался старик, – входите в дом. Вы можете поесть и отдохнуть. Меня предупредили о гостях, которые к нам приедут.

– У вас есть телефон? – спросил Фархад.

– Нет, – ответил старик, – здесь нет телефонов. Они не нужны. В этих камышах они не работают. Здесь негде устанавливать антенны и передающие устройства.

В доме было чисто и уютно. На столе лежали раскатанные лепешки – лаваши, сыр, помидоры, огурцы, зелень и куски отварной баранины, которую здесь так любили.

– Опять ужинать? – удивилась Алена. – В четыре часа утра? Нет, я больше не могу.

– Садитесь, – пригласил старик, – угощайтесь.

– Нельзя отказываться, – строго заметил Сеидов, – садитесь к столу. Не обязательно все есть, но мы обязаны проявить уважение к хозяину дома.

Они сели за стол. Старик поставил две большие бутылки местного вина. Скорее местной водки, которую делали из фиников.

– Извините за беспокойство, которое мы вам доставили, – вежливо сказал Фархад.

– Какое беспокойство? – удивился старик. – Я рыбак и живу на этом озере уже семьдесят лет. И привык подниматься рано, с утренней зарей. И хотя мои руки уже не так ловки, как раньше, я все еще считаюсь самым лучшим рыбаком в наших местах.

– Как вас зовут?

– Интигам. Я из Керкука. Мои предки были туркменами.

– Интигам означает месть по-азербайджански, – пояснил Фархад своим спутникам и, снова обращаясь к старику, спросил: – Почему вы переехали сюда?

– Это было еще восемьдесят лет назал. Нашу деревню уничтожили, а моя мать носила меня под сердцем. Она назвала меня Интигамом, чтобы я помнил о тех, кто уничтожил нашу деревню, и привезла меня сюда. Сначала в Басру, а когда я подрос, сюда. И вот уже семьдесят лет я живу среди этих камышей.

– Сколько вам лет? – удивился Кажгельды.

– Восемьдесят два, – улыбнулся старик, – но никто не догадывается, сколько мне лет на самом деле.

– А ваше имя сыграло какую-то роль в вашей судьбе? – не успокаивался Кажгельды.

– Конечно, – ответил старик, – поэтому я и живу здесь, в камышах. Когда мне исполнилось двадцать пять лет, я вернулся в Керкук, нашел главу племени, которое истребило нашу деревню, и зарезал его вот этой рукой. Я не мог поступить иначе, ведь мать дала мне такое имя.

– Какой кошмар, – произнесла Алена, когда Кажгельды перевел ей этот монолог.

Они вместе с переводчиком попробовали местной водки, и обоим понравилась эта настойка.

– Значит, вы из племени туркманов, – уточнил Фархад и перешел на азербайджанский язык. На самом деле живущие на севере туркманы были южными азербайджанцами, волею судеб оказавшимися разделенными со своими братьями в Иране и Азербайджане.

– Вы помните свой родной язык? – спросил Сеидов.

– Конечно, помню, – обрадовался старик. – Ты говоришь на нашем языке. Значит, ты тоже из туркман?