Традиции свободы и собственности в России

Принятое на вече решение («приговор») записывалось в грамоту, к которой прикладывалась княжеская, а в XV веке — только вечевая печать. В начале вечевой грамоты перечислялись имена архиепископа, посадника, тысяцкого, далее говорилось: «и бояре, и житьи люде, и купце, и черные люде, и весь господин государь великий Новгород, вся пять концев, на Веце, на Ярославе Дворе, повелеваша...» Такое перечисление заставляет думать, что в состав Веча входили представители вечевых собраний новгородских концов («кончанских»).

То, что все происходило под открытым небом, усиливало демократическое начало Веча, это была гласность в полном смысле слова. Пусть на скамьях восседали лишь 500 владельцев городских усадеб, как считают некоторые историки, но Вече обступал новгородский народ, люди сидели на деревьях, заборах, крышах домов, криками поощрения или возмущения оказывали давление на боярскую партию, торговую партию, московскую партию, литовскую партию, поддерживали того или иного кандидата в посадники, епископы, тысяцкие и т.д. Упорядоченное собрание могло переходить в митинг.

Такова реконструкция лучшего знатока новгородских древностей, академика Валентина Лаврентьевича Янина. Зрители Веча — ремесленники, торговцы, наемные работники, — ощущали, считает он, свою причастность к государственным делам. Ведь новгородцы были в основной своей массе грамотными людьми («отсюда, — пишет Янин — взлет новгородской культуры: свободные люди, они пишут прекрасные иконы, пишут прекрасные фрески, строят великолепные церкви»).

Наряду с упорядоченным Вечем продолжал жить старый обычай, согласно которому в вечевой колокол мог позвонить каждый. Известно старинное новгородское предание, до революции входившее в детские книги для чтения. Речь в нем шла о боевом коне, который не раз спасал своего хозяина, дружинника князя, но состарился, ослеп и конюший его выгнал. Была морозная ночь, конь забрел на Ярославово дворище, где висел вечевой колокол. Пеньковая веревка колокола пахла съестным и конь начал ее жевать. Сбежались поднятые ночным звоном горожане и постановили: заставить хозяина принять коня обратно и содержать животное до конца дней.

Такие истории не рождаются там, где они невозможны. Сомневаться в существовании вечевого колокола нет причин — а раз так, значит он «звучал на башне вечевой» (цитируя Лермонтова) не только «во дни торжеств и бед народных», но и по сугубо частным поводам — например, в связи с каким-то затянувшимся бытовым спором.

Но стихийное вече собиралось и совсем по другим поводам. Наш знаменитый историк В.О. Ключевский говорит об этом так: «Когда народ подозревал или видел со стороны выборных властей либо всего правящего класса замыслы или действия, казавшиеся ему преступными или опасными, тогда вече, преобразуясь в верховное судилище, получало не всенародный, а простонародный состав, представляло одну лишь Торговую черную сторону во главе с боярами демократической партии. Так как движение в таких случаях шло против наличных властей, то оно получало вид народного мятежа... У новгородского веча мятеж был единственным средством сдерживать правительство, когда оно, по мнению народа, угрожало народному благу. К такому средству, как известно из истории средневековой Европы, прибегал не один Новгород». (Обратите внимание на выражение «бояре демократической партии».)

При этом, добавляет Ключевский, сбрасывание тех, кто заслужил народный гнев, с Волховского моста было «остатком старинного вида суда Божия — испытания водой, а в грабеже боярских домов сказывалась память о древнем наказании, которое в Русской Правде зовется потоком и разграблением».

Письменные источники зафиксировали случаи, когда одновременно собирались два враждебных друг другу веча: одно — на Софийской стороне, другое — на Торговой и дело кончалось рукопашной схваткой на Волховском мосту, причем для примирения враждовавших сторон на место побоища прибывали архиепископ с духовенством.

Архиепископ (обычно величаемый Владыкой) был не только новгородским церковным главой, но имел и значительные властные полномочия. Он хранил государственную казну и печать, ведал архивом, руководил летописанием и записями гражданских актов, мирил враждующие стороны, представлял Новгород во внешних сношениях, скреплял печатью договоры и грамоты Новгорода, а с первой половины XIV в. также ведал всеми тяжбами по земельным делам, заверял своей подписью и печатью сделки с земельной недвижимостью — вотчинами.

Архиепископ вершил церковный суд, а кроме того, «во владычне комнате» в его резиденции три раза в неделю заседал суд высшей инстанции при участии десяти присяжных заседателей (по боярину и по купцу от каждого конца), куда дела поступали на «доклад» (окончательное решение) или «пересуд» (пересмотр).86