Традиция. догмат. обряд

Есть большой профессиональный риск у служителей Церкви и особенно у ее руководителей. Этот риск в некоторых случаях сродни риску… большевистской морали. Это не оценочное сопоставление: просто некоторые структуры сознания здесь действительно похожи. Большевизм был обречен на террор. Самое дурное в его практике было следствием самого высокого в его проповеди. Слишком уж велика была поставленная цель — счастье всего человечества на все будущие века. Эта цель — абсолютна в сознании ее служителя. Но абсолют именно потому и абсолют, что ни с чем не соотносим. В сиянии абсолюта растворяются все “частности” “великого пути.” Все средства малы для столь великой цели — и потому ни одно из них не может быть однозначно плохо. Это Император Николай II мог задуматься: а стоит ли ради сохранения своей власти или власти династии проливать кровь сотен людей? А Ленину над такими вопросами даже смешно было бы размышлять: по сравнению с безмерным счастьем миллионов, прыгнувших-таки “из царства необходимости в царство свободы,” что значит жизнь нескольких тысяч, сломавших свои шеи в этом всемирно-историческом прыжке?! “Наша цель — оправдать наши средства.”

Что-то похожее искушает и церковнослужителя: благо Церкви — это абсолют, и ради него, кажется, можно… Можно смолчать, можно поддакнуть, можно подписать, можно подтвердить, можно приговорить… В христианстве есть противовес этим искушениям — Евангелие, молитва к Распятому за нас, традиция ежедневного покаянного труда. Но это все так легко забывается в суете нужных, еще более нужных, совсем неотложных дел…

Искушение личностью.

Все может стать поводом для искушения. Даже любовь к духовному наставнику, даже подражание ему. Григорий Богослов говорит, что после кончины святого Василия “увидишь многих василиев по наружности; это — изваяния, представляющие тень Василиеву, эхо. Эхо же повторяет только окончание речений… Многое маловажное в Василии, даже телесные его недостатки, думали обратить для себя в средство к славе. Таковы были бледность лица, отращение волос, тихость походки, медленность в речах, задумчивость и углубление в себя. У него это делалось не по намерению, но просто и как случилось… Эти люди более отстоят от Василия, нежели сколько желают к нему приблизиться.”[224] [225]

Сегодня что-то очень похожее происходит во все ширящемся сообществе “духовных детей отца Александра Меня.” Они даже не понимают, что своей активностью и неумеренным изъявлением своих чувств хулят память о. Александра. Их мемуарная деятельность твердит: был один хороший батюшка в России — и того убили (это основная мысль книги Зорина “Ангел-чернорабочий”). Без раздражения они не могут говорить о Православии — и неужели о. Александр научил их этому? Сам же о. Александр видится им так: “Миссия отца Александра состояла и в том, чтобы евангелизировать полуязыческую Россию и тем самым повернуть ось мировой истории. Отец Александр продолжил дело Христа: он исцелял Россию и тем самым — все человечество. Я видел перед собой идеального человека, наделенного всеми дарами земными и небесными. Это был самый живой человек из всех. Он впитал в себя мудрость веков. Христос отобразился в нем с необычайной полнотой. Гениальная интуиция, могучий интеллект, мыслитель вселенского масштаба. Отец Александр — это вселенский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через тысячу лет. Отец Александр вслед за Христом войдет в историю как победитель… ” (статья Владимира Илюшенко, председателя общества “Культурное возрождение” имени Александра Меня, озаглавлена “Сын человечества”[226]). Через два года, узнав, что я не согласен с рекламой книг о. Александра как полного и адекватного изложения христианства (из моей статьи об о. Александре в “Независимой газете” 18. 3. 93), В. Илюшенко резко заявил: “Не знаю, кто утверждает такое: я подобной рекламы не видел.”[227] В зеркало, наверно, недосуг было посмотреть…[228]

Конечно, даже подражание учителю служебно. “Я чувствую темноту святоотеческих текстов, которые не могу понять, — пишет Иван Киреевский в пору своих занятий святоотеческими переводами своему духовнику оптинскому старцу Макарию, — и в этих случаях обыкновенно решаю мои недоумения предположением просить объяснения у Вас, хотя в то же время чувствую, что даже и Ваши объяснения могут только указать, куда смотреть, но не дадут глаз, которыми видеть.”

Учитель может указать направление взгляда и поиска, направление движения человеческого духа, но увидеть Предмет поиска может лишь сам ищущий. Задача здесь предстоит двоякая: сначала научить человека видеть Бога и различать действия Его Благодати, а затем научить человека видеть самого себя уже в перспективе увиденного, что неизбежно связано с императивом обновления и покаяния.

Опасность мифов.

Очень важно в мире церковных суждений уметь различать православное богословие от “православной” мифологии.