Традиция и Европа

Осталось рассмотреть два аспекта: общественный беспорядок, или эгалитаризм, и «амазонство». Среди прочих заслуга Бахофена выделяется заслуга рассмотрения «теллурического» и матриархального происхождения так называемой доктрины естественного права. Первоначальное предположение этой доктрины состоит как раз в том, что все люди как дети Матери и существа, также подверженные закону земли, являются равными, так что любое неравенство является «несправедливостью», нарушением законов природы. Отсюда та связь, которую мы видим в античности между плебейским элементом и его матерью, хтоническими культами и тем фактом, что эти древние оргиастические и дионисийские празднества, совместно с самыми крайними формами распутства и промискуитета, на которых отмечалось возвращение людей к природному состоянию при помощи уничтожения на миг любой общественной дифференциации и иерархии, были сконцентрированы вокруг женских божеств «теллурического» круга, более или менее прямо относившихся к типу Великой Матери Жизни. Что касается «амазонства», то Бахофен видел в нём вариант «гинекократии». Везде, где женщина не утверждает себя при помощи материнского религиозного («деметрического») элемента, она пытается утвердить себя по отношению к мужчине при помощи имитации мужских качеств силы и воинственности.

Таковы фундаментальные черты «цивилизации Матери», типичные, так сказать, для доарийского субстрата древнесредиземноморского мира. Он был побеждён аполлонической, дорийской и олимпийской Грецией; затем, в ещё более полной степени, «солнечным» Римом, ревностным стражем принципа отцовского права и идеала мужской духовности. Однако, так как вещи постоянно меняются, везде, где исчезает героическое напряжение и созидательная воля, начинают заново появляться упадочнические и испортившиеся формы жизни.

Что здесь является поразительным, так это соответствие многих аспектов современной цивилизации цивилизации Матери. В своих внешних проявлениях это соответствие уже замечалось. Как, например, писал А. Боймлер, известный национал–социалистический учёный, «всё, что нужно сделать — это просто посмотреть на мужчину или на женщину на улицах Берлина, Парижа или Лондона, чтобы осознать, что перед культом Афродиты отступили культы Зевса и Аполлона… Воистину, нынешняя эпоха несёт все черты гинекократии. В поздних и тронутых упадком цивилизациях поднимаются новые храмы Изиды и Астарты, этих азиатских богинь–матерей, в честь которых устраивали праздники с оргиями и распутством в отчаянном погружении в чувственные удовольствия. Очаровательная женщина является идолом наших времён, и, с накрашенными губами, она идёт по улицам европейских городов, как когда–то шла по Вавилону. И, как будто подтверждая глубокую интуицию Бахофена, легко одетый современный повелитель мужчины держит на поводке собачку— древний символ неограниченного промискуитета и адских сил». Но эти аналогии можно развить гораздо дальше.

Нынешние времена являются «теллурическими» не только в своих механистических и материалистических аспектах, но также по сути и в некоторых «виталистических» аспектах, в их разнообразных религиях Жизни, Иррационального и Становления — точной противоположности любой «классической» и «олимпийской» концепции мира. Для Кайзерлинга[83] многие из течений так называемой «мировой революции» демонстрируют свою «теллурическую» природу — т. е. иррациональную, в основном связанную с формами храбрости, самопожертвования, рвения и преданности без связи с трансцендентным. Во многих случаях он прав.

С пришествием демократии, с провозглашением «бессмертных принципов» и «прав человека и гражданина» и последующего развития этих «завоеваний» в Европе в марксизм и коммунизм Запад поднял на щит именно «естественное право», нивелирующий и антиаристократический закон Матери, отказавшись от каких–либо «солнечных» мужских арийских ценностей и подтверждая, с всемогуществом, так часто приписываемому коллективу, древнюю бесполезность индивида в «теллурической» концепции.

Дионис заново появляется в современном романтизме: здесь мы видим ту же самую любовь к бесформенному, беспорядочному, безграничному, тому же самому промискуитету между чувством и духом, тот же самый антагонизм по отношению к мужественному и аполлоническому идеалу ясности, формы и границы. Можно ли сомневаться в «лунной» природе наиболее широко распространённого типа современной культуры? Это, так сказать, культура, основанная на бледном и пустом интеллектуализме, стерильная культура, отделённая от жизни, способная только на критику, абстрактные спекуляции и самовлюблённое «творчество»: культура, доведшая материальную утончённость до крайности и в котором женщина и чувственность часто становятся господствующими мотивами почти до патологической и навязчивой степени.