Традиционное искусство Японии эпохи Мэйдзи. Оригинальное подробное исследование и коллекция уникальных иллюстраций

На смерть высокопочитаемого японца, будь то даймё (барон), знаменитость, известный благодетель или сёгун, его возвеличивают до положения божества с присвоением имени, подобранного ему в божественном пантеоне. Такое имя, считающееся священным, запрещается произносить простым смертным. Его наносят на табличку около 90 см длиной и 1,8 м шириной, по краю украшенную роскошной гравировкой. Именно такое божественное имя на табличке помещается в алтарь, сооружаемый напротив склепа похороненного сёгуна, и хранится в нем. Такие таблички охраняются самым тщательным образом, так как у японцев существует такое поверье: самые страшные бедствия обрушатся на их страну, если кто-либо похитит или повредит такую святыню.

В тот незабываемый день, который я всегда буду считать в своей судьбе «красным днем календаря», мне открылись крайне интересные факты, удалось осознать священную архитектурную красоту японского кипариса криптомерии и прочих деревьев с конусообразной кроной, какой прежде я вообще не замечал. К тому же в качестве свидетельства свободы от предрассудков буддистов мне следует упомянуть такой случай: когда леди Паркес подала первосвященнику храма в парке Сиба прошение по поводу позволения провести службу по обряду англиканской церкви в одной из молелен, связанных с его великой святыней, разрешение она получила незамедлительно. Впоследствии в этом величайшем из буддистских храмов каждое воскресенье проходила служба по христианскому канону.

Глава 2

Иокогама. – Пожар в гостинице. – Японская трапеза. – Японские танцовщицы. – Музыка. – Угощение из живой рыбы. – Харакири. – Микадо. – Празднование Нового года. – Токийские пожарные. – Японские циновки. – Дворец Хамаготэн

Весь день 30 декабря я посвятил встречам с официальными посетителями, согласованию интервью с нынешним директором Токийского музея мистером Матидой, обращениям к видным деятелям в Токио и закончил его совместным обедом с нашим послом сэром Гарри Паркесом. Я возвратился в свою гостиницу в Иокогаме; но даже ночью мне не дано было спокойно отдохнуть. Сморивший меня сон мгновенно улетучился от крика «Пожар!». Выглянув из двери своего номера, я увидел управляющего гостиницей, в одной ночной рубашке мечущегося в поисках пожарного насоса. В крайней спешке я оделся и обнаружил, что наша гостиница объята пламенем и огонь полыхает этажом выше как раз над моей комнатой. Сквозь огромное отверстие в плинтусе и стене было видно, что внутри помещения за перегородкой (которую настоящей стеной назвать было нельзя, так как она представляла собой каркасную конструкцию из планок с гипсовым заполнением) все пылало. Осознав опасность нашего положения, я прокричал, чтобы принесли воды, и, прежде чем японские слуги успели принести ведра, помчался в ближайшую спальню за кочергой, напугав своим появлением даму, которая только поднялась с постели. Этой кочергой я проломил стену на доступной для меня высоте и обнаружил, что все стропила пожирает пламя. К этому моменту слуги обильно поливали водой горящие деревянные конструкции, и по лестнице я вскарабкался до потолка коридора, по которому стремительно распространялся огонь, но, приложив огромные усилия, мы все-таки смогли остановить его распространение. Меня поразил тот факт, что пожарный насос привезли, когда пламя уже погасили, причем ни один постоялец гостиницы, будь то кто-то из англичан, американцев, немцев или французов, не вызвался помочь в тушении пожара. Тем временем пораженный происходящим тучный увалень – как впоследствии выяснилось, владелец гостиницы – взирал на суету своих слуг с завидным спокойствием. На следующий день я выслушал слова благодарности нескольких постояльцев гостиницы за мой вклад в тушение ночного пожара. И даже та дама, которую я очень тогда напугал своим вторжением в ее спальню, похвалила меня за разумную инициативу. Тем не менее мне сообщили, что владелец нашей гостиницы посчитал, что мне не следовало тушить пожар в его заведении, так как он застраховал его на приличную сумму.

Пожар мы успешно потушили, и я отправился осмотреть местный рыбный рынок, так как уже было семь часов утра. Здесь я увидел сложенных грудами осьминогов; часть товара отличалась красноватым оттенком, другая – отливала свинцом, причем шевеление щупалец этих странных существ придавало грудам видимость движения и жизни, вызывавшей как минимум удивление. На этот рынок к тому же свезли двустворчатых моллюсков длиной 25 см (которые в моем представлении выглядели переросшими мидиями), крупных существ акульего вида и длиной приблизительно 3 м, а также целые ванны живой рыбы, включая королевскую таи; тем временем на столах и штабелях расположились самые странные чудища, которые я когда-либо и где-либо видел в качестве съедобных даров моря.