Траектория чуда

Снова замолчали. Я ехал и думал о том, как сложна все-таки пьеса под названием жизнь, и какие запутанные роли порой отводит она играющим в ней актерам — людям. Я думал о Люсе, глубоко несчастной, в сущности, женщине, которую ее беда превратила в чудовище. Я думал о миллионере и подонке Шуляеве, которого погубила его собственная жадность. С неожиданной теплотой подумал о Лорике, которого я ненавидел, но который погиб, по сути защищая мою жену и дочь. О Талии, о которой я просто не знал, что и думать. Думал о Жанне, о Романе и о Гохе. И о Галине, первый вопрос которой после заточения в темном подвале (это с ее-то клаустрофобией!) был — все ли в порядке со мной. И о тетке Эльмире. Я спохватился и позвонил в Склифосовского."Лучше, лучше вашей тетке! — на удивление быстро и вежливо дали мне справку о состоянии ее здоровья. — Ее уже перевели из реанимации в обычную палату. Завтра сможете ее навестить". Я облегченно вздохнул, и повернулся назад. Галина мерно дышала, — похоже, просто спала. Юлька сидела с открытыми глазами и, не мигая, смотрела в окно.

— Доча, а как твоя жвачка оказалась в пистолете дяди Лорика? — спросил я ее.

— Дядя Лорик купил мне жвачку и давал поиграть со своим пистолетом, помолчав, ответила Юлька. — Но все равно он был плохой, и когда мама отвернулась, я залепила ему пистолет жвачкой. Прости, папа, я больше не буду.

"Ангел ты мой, спаситель! — подумал я, закатываясь в беззвучном смехе. — Да залепи ты все своей жвачкой!" Но скоро я перестал смеяться. Я вдруг осознал, что только что стал свидетелем обыкновенного чуда. Дочь, залепив жвачкой ствол пистолета, спасла меня от неминуемой гибели. Ну, разве это не чудо? "Надо завтра же пойти в церковь", — решил я. А пока же, как раз проезжая ввиду крестов какой-то маленькой церквушки, я неожиданно для себя самого куце, неумело, но очень искренне перекрестился, чего никогда раньше не делал. Гоха скосил на меня глаза, но ничего не сказал. Еще я попытался сообразно моменту и настроению припомнить какую-нибудь молитву, но вместо этого в голове сами собой всплыли вдруг строчки одного давно забытого мною стихотворения, которое я прочитал когда-то очень-очень давно, в детстве, и ни названия, ни автора которого, разумеется, не помнил:

Я узнал, что есть мир за туманами,
Где никто не поганит заветное,
Где никто не корявит обманами
Свои белые души бессмертные.
И сияют все в помыслах праведных
В мире том, что в другом измерении,
Потому-то с времен незапамятных
Жизнь здесь в ином направлении.
Потому эта вся территория
И укрыта туманом блистательным,
Здесь грядущее — словно история,
День вчерашний же скрыт за печатями.
Каждый знает, и это проверено,
Что ему предсказанное сбудется,
Что добро ему завтра отмеряно,
А вчерашнее зло позабудется.
Лишь добра ожидание — сладостно,
А от зла наши спины сгибаются…
Потому-то все люди здесь радостны,
И при встрече они улыбаются.
Мне хотелось бы — чувствую кожею,
На меня чтоб их солнце взглянуло бы,
С удовольствием с ними я пожил бы,
И навряд ли назад потянуло бы.
Ну какими земными заботами
Отменить мне такое решение?
Музыканты сидят перед нотами
И играют любви возвышение…
Ах, словами и фразами смертными
Описать ли такую историю?
Чародеи сидят за мольбертами
И рисуют чудес траекторию…

Эпилог