Траектория птицы счастья

– Неправда, брось, – отмахнулся Митя. Мы снова ехали на такси в аэропорт, но ситуация изменилась. Он был довольным, сытым и удовлетворенным, как телок на выкорме. Я же измучилась и извелась, думая, что мне предстоит ждать его полгода. Как капитана дальнего плавания, который ничего мне не обещал. Мы долго целовались на прощание, но он уже мысленно улетел, а я осталась. Уезжающему всегда легче остающегося. Может, он тоже любит и тоже уже заранее авансом скучает, но его ждут новые впечатления, смена обстановки. А я перла с аэропорта в свое болото, к уколам, жалобам, работе и Полине Ильиничне. И от этого на душе было очень паршиво. Особенно меня заколебала моя работа. Вот так, неожиданно, вдруг я совершенно безосновательно стала раздражаться на тупость диспетчеров, которые совершенно не считаются с интересами врачей. На ослизм местных участковых, которые любых мало-мальски больных людей норовят спихнуть в больницу. На маленькую зарплату, на пробки.

– Ты просто скучаешь по своему Ромео! – уверенно констатировал Костик, мой коллега по смене. Конечно, я понимаю, что работать со мной стало несколько сложно. Может, и вправду я так тяжело переносила разлуку, а может просто вызовы попадались сплошь какие-то хамские. Вот, например, бабка, которая с порога принялась рассказывать нам, какие мы негодяи.

– Сколько можно ехать! Небось жрали в ларьке, пока я тут чуть не померла! – несла пургу она.

– Сколько надо, столько и ехали, – угрюмо буркнул Костя.

– Ага, надо! Знаю я ваше НАДО! А может, ты выпил? – выставила нос и принюхалась она.

– Что у вас болит? – я поспешила к нему на помощь.

– Мне нужно сделать укол! – важно прошепелявила она.

– А болит-то что?

– Колет. В боку. И в этом. А может, желудок, – пространно показала бабуля. Я немного потыкала ее брюхо. ОЖ не было точно, ткани мягкие, живот спокойный. Значит, ложный вызов.

– Мы дадим вам таблетки от спазмов, принимаете трижды в день, а завтра к участковому терапевту, – буднично пояснял Костик, заполняя карту вызова.

– Что ты мне таблетки суешь? У меня своих полно. Делай укол давай и вали отсюдова! – перешла в наступление бабуська.

– Да от чего укол, – от бессилия всплеснула руками я.

– От чего надо. Ты врач, ты и делай. Халавщики! – продолжала сыпать идиотизмы бабка. Я прикусила губу и постаралась сдержаться. И так весь день, я моталась между пьяными, которым стало плохо, хотя в вызове значилось «сердце». Пьяные мужики, траванувшиеся водкой у нас больными не считаются. Между драками, синяками, вызовами, когда «просто показалось, что что-то не так».

– Сколько же можно! – бесилась от бессилия я. Мне хотелось оказаться не в теплой сырой Москве, а в холоде. Мне вдруг захотелось уехать туда, где мороз. Например, в неизвестный далекий Ямбург. Да, мне отчаянно хотелось к Мите. Три месяца счастья – это так прекрасно и так мало. Я чувствовала себя странником, который долго-долго шел по пустыне, весь высох, почти растворился в песке, забыл, что такое вода – а от него теперь решили отделаться одним стаканом и обещанием, что потом, когда-нибудь нальют еще. Почему, за что меня обделили?

– Маша? Слушай, там тамагочи передал экстренное сообщение, – взволнованно ткнул меня в бок Костик.

– Что такое? – удивилась я. Что может быть экстренного? Единственное, что приходит в голову, это какое-то крупное происшествие, на которое сгоняют все ближайшие Скорые.

– Надо связаться с нашей подстанцией. Говорят, что-то там случилось.

– Случилось? – мы задумались. Связаться с подстанцией – это не так-то просто. Телефона у нас нет. С тамагочи общается диспетчер, который сидит совершенно в другом месте – на Проспекте Мира. И раз он не передал, что именно нужно от нас подстанции, то вряд ли есть смысл просить его уточнить.

– Надо возвращаться, – я постучала водителю, чтобы поворачивал обратно. Костя вбил в компьютер, что мы едем на «завод».

– Принято, – сухо кивнула машина.

– Что же могло случиться, не понимаю, – внезапно заволновалась я. Ни с того, ни с сего моя интуиция, которая обычно спит мертвым сном, начала нашептывать мне самые разные варианты катастроф. Наше сознание устроено таким образом, что если угроза, нависшая над нами, неизвестна или до конца не определена, то нам кажется, что случится самое страшное. Вплоть до идиотизма. Что началась война. Или что Карлик решил меня уволить и не просто уволить, а посреди рабочего дня. Но весь юмор в том, что услужливое подсознание никогда не может угадать того, что действительно произойдет. Оно в момент угрозы слишком обеспокоено собственной шкурой, чтобы задуматься и что-то предугадать. Так же произошло и на этот раз. Мы подъехали к подстанции, перебрав кучи разных вариантов, вплоть до прилета инопланетян, но Римма подошла и сказала:

– Машка, там, кажется, твою Степанцову законстатировали. Ребята звонили с соседней подстанции.

– Полину Ильиничну? – переспросила я, а у самой внутри все похолодело.