Траектория страсти

Уже поезд давно оглушает плясовой своих тяжелых колес, но анархия звуков бессильно неистовствует, оставаясь вне сферы, которая скрыла героев от мира. Даже не пройдя в салон вагона, они стоят посреди надрывающегося грохотом тамбура, не в состоянии оторваться друг от друга хотя бы на долю секунды. Переплетаясь взглядами, мыслями и руками и мерцая улыбками. В какофонии поезда слыша лишь искорки смеха, разгорающегося в их магнитном дрожании. Они вырвались из пространства реальности. Пусть толкаются суетные пассажиры, чей путь пролегает поперек их отдельного необитаемого острова. Они не замечают того, что выпало в параллельный мир. Их ждет целая жизнь, продолжительностью в три дня. Необъятных три дня, бесконечных и полных чудес… покуда все еще впереди.

* * *

Дробным вздохом отверзлась и задрожала дверь, пропуская их в дом. Теплый, чистый и пахнущий хвоей коттедж встретил свечением рыжих бревен необшитого изнутри сруба. Юля крадучись сделала первый шаг, на цыпочках осваивая неизвестность. Виталий позади нее, выронив на пол сумки, скинул плащ, протянул руки к ее плечам.

– Юленька, – он будто тихонько напел мелодию ее имени.

– А? – она обернулась, вздрогнув слегка от нарушенной тишины, вздохнула, освобождаясь от последних пут повседневности, и окунулась в объятия спутника.

Это было поэмой шелеста. Шелест леса в открытой двери вторил шелесту боязливого дыханья. Сладкие оковы раскрепощения. Нарастающий жар и озноб. Губы, такие мягкие, пробегают по мочке уха. Жадный, разорванный на отрезки вдох. Влажность шеи, тщетно прятавшейся в вырез платья. Влажность горячая, искушающе ароматная и властная, требовательная, лишающая рассудка.

Зрачки распахнуты во весь глаз, но пальцы видят больше. Трепет плеч и отчаянно жаркой спины. Клавиатура пуговок, нота за нотой отступающих и сдающих границы. Ухватившиеся друг за друга поцелуем, они двигались наугад вглубь дома, совершая затейливые движения сорвавшимися с цепи руками. Слова были лишними. Слова даже не успевали формироваться в мозгу, они были инородны в потоке возникшего смерча. Только имя ее тонкой струйкой, страдающей виолончелью прорывалось сквозь грохот дыхания, когда Виталий выстанывал его, будто молитву.

Растоптанная в бессмысленный ворох одежда пугливо уворачивалась от хаотического перемещения ног. И он, и она, как в лихорадочной спешке, словно в страхе, что их друг у друга отнимут всего через миг, перебирали губами и ладонями по поверхностям тел. Казалось, что им мало было бы даже распластаться, обвиться и обернуться друг вокруг друга, а хотелось вывернуться изнанкой и таким вот невероятным анатомически противоестественным образом свершать таинство соприкосновения.

Вот складочки стеснительно-скромные, скрывающие очередной секрет. Вот тяжесть округлой плоти. Вот пух золотистый от кисти и до локтя. И магия женской подмышки… Эти спрятанные от досужих взоров фрагменты шедевра природы. Они вожделенны, как вечная тайна, и зреть их – уже полпути к обладанию. Руки убраны вверх, и она беззащитна в метущемся воображении. Ее истязает жар, и влага сладостного страдания, прорывается здесь на свободу. Почему температуру человеческого тела измеряют именно тут? Зона откровения. Ямочки потаенные, как и те, что еще предстоит познавать.

До ожога рецепторов они втягивали фейерверками извергаемые феромоны, их рты пожирали друг друга. Пленяюще жарко. Чарующий в сумасшествии вкус пота. Каждым жестом и он, и она творили безудержный шабаш, каждым шагом и он, и она совершали прыжок в бездну, паря в невесомости и падая в неизвестность. Тело словно отверзлось щедростью спелых фруктов, тонкая шкурка которых лопнула, и миру явилась дарующая сок мякоть. Иногда затихая до трепетной вибрирующей тишины, собирая кончиками пальцев прозрачные паутинки и радужные капельки, разоблачающие подступающую агрессию сквозь стыдливую пелену первого узнавания, иногда взвиваясь причудливым танцем в бесовских аккордах откровения, их выстраданная встреча цвела в амплитуде симфонического оркестра.

И сокрушительное фортиссимо яростной вспышкой окрасило коду страстей.

* * *

Ночь влилась синим космосом через открытую все еще настежь дверь – невесомым, но осведомленно-насмешливым запахом лилий, прохладой далеких миров и лунной рапсодией, перебираемой по клавишам листьев. Планета сложила ладони в уединенную колыбель и отпустила ее в плавание на далекие мили от суеты. В мире сейчас не существовало ничего, кроме зыбкой гармонии, украденной ненадолго в угоду воспаленной фантазии.

Юлечка улеглась щекой на пушистой груди Виталия, потакая дремоте, а он созерцал пустоту над собой и вбирал всей поверхностью тела Юлин пульс, измеряющий теплыми пухлыми волнами время.

* * *

Пыльно-серый невнятный рассвет близоруко ткнулся в стену и клочками тумана попытался проникнуть в проем. Виталий отворил глаза. Юля спала, ее губы были влажно-мягко и сонно-жарко разомкнуты. В дальних закоулках своего капризного существа он различил предательский огонек, однако, не повинуясь ему, голову повернул набок, и мыслями овладело похмелье.