Трагедии моря

Когда наше судно выходило в Атлантику через пролив Кансо, его настиг «хвост» урагана и нас отнесло к острову Сейбл, где мы сразу же оказались в центре внимания десятков пар блестящих глаз любопытных тюленей. По мере того как наш «Скотч Боннет» держал обратный путь к берегам Новой Шотландии, а затем на пути к проливу Лонг-Айленд пересекал залив Мэн, мы почти постоянно общались с обитателями океана.

Последующие три десятка лет я большей частью жил в районе залива Св. Лаврентия или на Атлантическом побережье, где круг моих обязанностей расширялся с каждым годом. Около двух лет я проплавал с командами на океанских спасательных буксирах в угрюмых штормовых водах Северной Атлантики, намереваясь написать о жизни и работе спасателей. Этому региону я также посвятил несколько других своих книг, в том числе и своим путешествиям на парусных судах, древним норвежским исследователям, роли людей в истории тюленьего промысла и жизни далеких рыбацких поселков.

Потом мы с женой на несколько лет поселились на Ньюфаундленде, где занялись исследованием побережья и окружающих вод. На нашей небольшой шхуне мы плавали к острову Сен-Пьер, посетили и Лабрадор. Много времени провел я и на рыбных промыслах на борту всевозможных рыболовных судов — от четырехвесельной плоскодонки «дори» до шестисоттонного кормового траулера, наблюдая, как на борт поднимают нескончаемую массу сверкающей чешуей рыбы, от мойвы, величиной с карандаш до стокилограммового палтуса размером с дверь сарая.

В 1967 году мы отправились на нашей шхуне вверх по Большой реке[3] к озеру Онтарио. Однако там нам не разрешили находиться во внутренних водах, и мы были вынуждены вернуться и разбить лагерь на песчаном, кривом, как турецкий ятаган, берегу одного из островов Магдален в середине залива Св. Лаврентия. Там я подружился с огромными серыми тюленями, которые позволяли мне принимать солнечные ванны на одном с ними участке пляжа. Потом я расширил район своих исследований, включив в него остров Антикости, а также берега мыса Гаспе и острова Принца Эдуарда. В этих местах я обнаружил множество гренландских тюленей; когда-то этот вид тюленей размножался неисчислимыми тысячами на паковых льдах в заливе Св. Лаврентия и в районе северо-восточного побережья Ньюфаундленда. Я посетил эти лежбища… и стал свидетелем кровавой бойни, которую учинили появившиеся там охотники на тюленей.

В 1975 году мы с женой перебрались на остров Кейп-Бретон — еще одно пристанище возле несмолкаемого моря. В его гуле теперь нам слышались мрачные тревожные ноты. Несколько лет меня не покидало тягостное ощущение, что некогда привычное богатство и разнообразие животного мира в океане и у его берегов продолжает идти на убыль. Заметно уменьшилось число тюленей, морских птиц, омаров, китов, морских свиней, лисиц, выдр, лососей и многих других представителей животного мира, существование которых я привык считать само собой разумеющимся. Какое-то время я пытался убедить себя в преходящем, возможно периодическом характере этого явления. Но, проверив собственные записи, сделанные в этих прибрежных районах на протяжении трех десятилетий, я нашел в них мрачное подтверждение своей интуитивной тревоги. За эти тридцать лет численность почти всех крупных и мелких видов животных сильно сократилась.

Глубоко озабоченный, я обратился к памяти местных рыбаков и охотников, из которых иные прожили в этих краях до девяноста лет. Конечно, их воспоминания были подернуты дымкой времен и приукрашены в силу привычки, но все же они убедили меня в том, что произошло и продолжает происходить массовое сокращение численности и многообразия животного мира.

Расширив рамки своих исследований, я обнаружил, что не одно Атлантическое побережье пострадало от недопустимого опустошения животного мира. Со всех концов земли встревоженные естествоиспытатели и ученые сообщали о почти повсеместной, по мнению многих, нарастающей убыли животных. Приведу высказывание секретаря Смитсоновского института: «Если современная тенденция будет продолжаться, то к середине двадцать первого века в мире останутся считанные единицы диких зверей размером «больше хлебницы», если не считать тех, которых мы сохраним в собственных, эгоистических интересах».

К восьмидесятым годам меня все больше беспокоили три вопроса. Если живой природе восточного побережья был нанесен столь ощутимый урон в течение жизни одного человеческого поколения, то каковы же ее потери со времени завоевания континента европейцами? И если они сравнимы по масштабам с нынешними, то чем это грозит существованию всего живого на нашей планете, включая человека, ведь в конечном счете живая природа неделима? Наконец, если до сих пор человек продолжает нести гибель живым существам, то что мы могли бы предпринять для прекращения этой бойни, пока еще не слишком поздно?