Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

После челябинской операции Лебедев, имя которого сделалось крайне непопулярно, ушел. Его заменил Дитерихс, в руках которого временами объединялись функции наштаверха, военного министра и главнокомандующего. В Омске ждали «варяга» — генерала Головина. Будберг, приветствовавший Дитерихса, конечно, немедленно в нем разочаровался. Вначале появились только некоторые «но»... Затем сомнения: думал, что «он умнее, дельнее и способнее распределять работу». Наконец, обычная запись: «В Ставке безграмотность и безголовие» [XV, с. 269]. Записи становятся однообразны. В конце августа прибыл в Омск долгожданный Головин. «... Все мои надежды обращены на Головина, — пишет воспрянувший духом Будберг. — Мне кажется, что это настоящий человек для того, чтобы благотворно влиять на адмирала... я убедился, что адмирал его слушается, ему доверяет и очень считается с его мнением. Из беседы с Головиным я убедился, что он понимает отлично всю нашу обстановку и что он сумеет очень тактично, но достаточно крепко приняться за лечение наших болезней». Для устранения прежних ошибок надо, чтобы «правые разумно полевели, а левые отказались от своих утопий и подкопов и стали на деловую почву; тогда станет возможной средняя дорожка совместной работы по восстановлению опрокинутых и разрушенных оснований государственной и общественной жизни на новых, здоровых, приемлемых для народа и выгодных народу началах» [там же. С. 307].

Это было большей утопией, чем «фантастические» планы местных стратегов.

Головин пробыл около месяца в Омске. Болезнь и, очевидно, нежелание связывать свое имя с безнадежным или, по меньшей мере, неверным делом побудили его покинуть Омск⁹⁵. После беседы с возвращающимся Головиным в Токио Болдырев записал 14 ноября: «Как умный и предусмотрительный человек, он сейчас же понял, что ошибся (в смысле оценки сибирской обстановки), и сразу отошел, правда, не без благожелательного содействия своего «друга» — ген. Дитерихса и других» [с. 280]. В чем выразилось «давление» Дитерихса на «быстрый отъезд» Головина из Омска, мы не знаем. Но Колчак, доверявший Головину и ждавший его приезда, не противодействовал его отъезду. Очевидно, омская «обстановка» измучила Верховного правителя достаточно, — принося себя фатально в «жертву», он не мог требовать жертвенности от других⁹⁶.

Возможно, что Дитерихс, как все другие, был «никудышным стратегом» и что только вовремя прибывший Головин несколько исправил план готовившихся операций на линии реки Тобола. Во всяком случае, первый этап операции, пока силы были равны⁹⁷, проходил неудачно для Советской армии: после сентябрьских боев она принуждена была отступить⁹⁸. Настроение в Омске подняла шумиха из-за поголовной мобилизации сибирских казаков, которая, по расчету Иванова-Ринова, должна была дать 18 тыс. Этот казачий корпус должен был совершить рейд на Курган в тыл наступавшей Красной армии. Собрал Иванов-Ринов только 7 1/2 тыс., но тем не менее начал свой обход Красной армии крупным успехом. «Сейчас Иванов-Ринов, — записывает Будберг, человек очень непосредственный, несмотря на свой критицизм, — становится близок к исторической славе... Омск ликует. Мне совестно за свой пессимизм» (11 сентября). В итоге «ударный кулак» все же не удался — конный корпус в тыл противника проникнуть не смог. Пополненная новыми резервами Красная армия перешла в наступление и переправилась через Тобол. Колчаковские войска спешно отошли за реку Ишим. По мнению Какурина, «конец тобольской операции знаменовал собою конец организованного сопротивления противника. Его войска потеряли уже всякую боеспособность, и в дальнейшем армиям Восточного фронта предстояло преодолевать не сопротивление противника, а пространство» [II, с. 357].

Как пессимизм Будберга, так и советский оптимизм Какурина требуют поправок. Еще раз обратим внимание на запись Пепеляева: ...«Дитерихс сказал мне, что Туркестанская армия большевиков готова нам сдаться, идут переговоры... на нашем фронте устойчиво» (12 октября).

Записка Сукина отмечает, что Дитерихс начал наступление с верой, что большевиков удастся не только сломить, но и обратить в полное бегство.