Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

Совершенно ясно, что Жанен сделать ничего не мог. Но престиж не позволял признать собственное бессилие. В дневнике Жанен говорит, что чехословаки всегда выполняли его приказания. В действительности же установленный порядок эвакуации — чехи, поляки, сербы, румыны, русские — не мог быть изменён: Сыровой определённо заявил, что, в случае непредоставления чехословацким эшелонам первенства в эвакуации на восток, он не ручается за последствия [Парфенов. С. 115]. При хаосе трудно найти настоящего виновника в каждом отдельном случае. Но не очевидно ли, что эшелоны Верховного правителя, на которые негодовали чехи [Дюбарбье. С. 140], не могли нарушить правильности движения.

Естественно, что иностранные войска подлежали эвакуации в первую очередь. Но здесь не была соблюдена нужная пропорция. И это привело к тяжёлым сценам в ближайшем же будущем. Русские негодовали на то, что иммунитетом в смысле транспорта пользовались не только живые силы, но и огромное имущество, принадлежавшее чехословацкому войску. Имуществу (не военному даже) отдавали первенство перед ранеными, женщинами и детьми. Это — факты, которые, к сожалению, оспаривать нельзя[401]. И как-то дико читать в красноярском «Народном Голосе» охотно перепечатанное враждебными газетами обвинение Колчака в том, что по его вине между ст. Чулим и Новониколаевск замерзло 200 вагонов с беженцами: вследствие запрещения движения встречных поездов, так как эшелоны верховного правителя шли по свободному пути, остановлены были поезда, которые беженцам подавали воду и топливо [цитирую по иркутскому «Делу Народа», № 390].

В такой обстановке произошло и резкое реагирование Колчака на «меморандум» 13 ноября. Нельзя забывать об этом. Ответом был «саботаж» чешскими жел.-дор. комендантами поезда Верховного правителя[402]. Сами чешские военные власти в Иркутске были бессильны: «Здешние начальствующие лица обещают всё сделать, — передаёт в разговоре по прямому проводу 18 декабря Харитонов секретарю предсовмина, — а в действительности на местах положение не только не улучшается, а ухудшается. Так, напр., несмотря на обещание не задерживать эшелоны Верховного правителя, который сейчас в Красноярске, на ст. Каштан (?) был отобран паровоз и начальник эшелона арестован» [Последние дни Колчаковщины. С. 152].

Грондиж уподобляет положение русских и чехов в дни эвакуации положению двух людей, потерпевших кораблекрушение и ухватившихся за одну доску, которая может вынести только одного. Дело было не в угрозах и запугивании: сильнейший должен был выжить, другой — погибнуть в море [с. 533].

Таковым ли в действительности было положение?

* * *

Несмотря на афронт, полученный в Иркутске со стороны «левых», Пепеляев ехал к Верховному правителю с целью убедить его в необходимости превратить Земское Совещание в законодательный орган и таким путём добиться сговора с иркутскими «земцами». Пепеляев подхватывал чужой лозунг, и притом уже фактически изжитый: декабрьская декларация П.Ц. от имени «сибирской демократии» ни о каком Земском Соборе уже не говорила. «Земский Собор» оставался темой для разговоров тех из «земцев», которые не принимали непосредственного участия в подготовке заговора. Попытка же Пепеляева войти в соглашение с конкурирующей силой — Пол. Центром, нашедшим поддержку у чехословаков и выставлявшим лозунгом создание новой власти на «социалистических» основах, конечно, была более чем эфемерна.

У Верховного правителя «волевой» Пепеляев в союзе с братом тем не менее действовал с экспрессией. Он сам достаточно ярко описал своё поведение в телеграфном сообщении со ст. Тайга Совету министров в Иркутске: