Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

У ген. Жанена заметна некоторая склонность сложить вину на чехов. Не мог же он вмешательством в пользу Колчака рисковать жизнью тех, за кого он отвечал. В интервью, напечатанном 16 июля 1920 г. в «Matin», Верховный командующий союзными войсками в Сибири подчёркивал, что чехи не могли спасти адмирала, так как по распоряжению своего правительства должны были избегать каких-либо новых осложнений. Но одно дело — непротивление злу, другое — активное или даже пассивное в нём участие. Возможно, что у чехов не было никакого стремления спасать Верховного правителя. Возможно, что это было естественно при сгущенной атмосфере враждебного чувства, тем более что, если верить Дюбарбье, из Праги чехословацкой делегацией будто бы получена была особая телеграмма: «Не пещись о личной безопасности адмирала-авантюриста» [с. 140]. «Но нет никакого сомнения, — утверждает Грондиж, — что чехи могли бы спасти Колчака, если бы захотели». Но какими жертвами? Какие репрессии они навлекли бы на 200 эшелонов, медленно двигавшихся на запад? Это, по крайней мере, жизненная точка зрения — эфемерная честь и воинский долг должны быть принесены в жертву реальным потребностям. Чтобы доказать противное, в своё время чешский полк. Швец покончил самоубийством. Эту слишком практическую точку зрения можно оспаривать. Колчак был выдан не большевикам, а Полит. Центру. Власть ещё не перешла в руки большевиков. Выдача Колчака отнюдь не остановила последующих столкновений с советскими войсками, следовательно, совсем не изменила status quo. «Действительно ли положение было в такой степени опасным, — пишет Рютгер Эссен, — что налицо не было иной возможности спасения, как согласие на такую одиозную выдачу с нарушением данного слова — это другой вопрос… Так или иначе чехи считали, что другого выхода нет, и если бы ген. Жанен на это не согласился, то это, несомненно, вызвало бы бунт» [с. 120]. Итак, выдача Колчака была мерою «необходимой для безопасности чешского войска»[466]. Хуже, когда житейская проза облекается какими-то принципиальными мотивами. «Адм. Колчак, — писал «Чехосл. Д.» 29 января [№ 22], — был передан Правительству Полит. Центра, потому что каждый гражданин подлежит за свои деяния законному суду. Адм. Колчак не мог рассчитывать на право политического убежища у чехов, в отношении которых он допустил прямое преступление тем, что дал приказ атаману Семёнову, чтобы тот препятствовал эвакуации, не останавливаясь перед взрывом ж.д. и туннелей». Трудно понять, почему автор статьи в чешском официозе говорит о праве политического убежища в России для Верховного правителя. У чехов была, правда, фактическая экстерриториальность. Если бы Колчак осуществил предложение Занкевича и скрылся в чехословацкий эшелон, то с некоторой ещё натяжкой можно было бы говорить о том политическом убежище, которое чехословаки и американцы давали во Владивостоке представителям разных политических течений как во время гайдовского восстания, так и позже при японском выступлении 5 апреля 1920 г. (штаб Кр. армии, эсеры, меньшевики и коммунисты — все нашли тогда убежище у д-ра Гирсы [Парфенов. С. 144]). Крейчи в своей работе и не скрывает, что Колчак был выдан «с разрешения Жанена» под «давлением, как он говорит, простой необходимости»[467]. Зная, что «земцы» и эсеры из П.Ц. были противниками смертной казни, чехи были уверены, что жизнь Верховному правителю гарантирована [с. 270][468].

3. «В плену»