Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

Хотя деятели Полит. Цент, и были «смущены» выдачей Колчака, тем не менее Верховный правитель для них был слишком выгодной добычей. «Пленённый»[469] Колчак мог сыграть крупную роль в переговорах с большевиками. «Это был, — говорит Ширямов, — один из главных козырей Политцентра, доказывавший якобы благожелательное отношение к новой власти со стороны союзников. Он должен был побудить быть более сговорчивыми упрямых большевиков» [Последние дни Колчаковщины. С. 35]. Большевики считали себя уже победителями, и мы знаем, что Зверев доносил в Москву: Колчак в «надёжных руках». А Политцентр внешне продолжал играть в демократизм. По словам Гинса, даже было заявлено, что объявленный «врагом народа» Колчак будет предан гласному суду с участием присяжных заседателей [II, с. 509][470]. Демократ Кроль не очень верил этому демократизму или в его долговечность. Он подумывал об отъезде из Иркутска. Знакомые эсеры урезонивали его, говоря, что в нём «реакционера» не видят, что большевики прибудут в Иркутск «уже вегетарианцами» (ещё бы! ведь Совнарком в тот момент, как Политцентр вводил смертную казнь, вновь торжественно отменил применение высшей меры наказания к врагам народа), а может быть, что вернее, и совсем не придут, так как согласятся на создание «буфера» [Кроль. С. 208]. Но Кроль предпочёл всё-таки уехать. «Реакционер» Червен-Водали, оставшийся после переговоров в поезде Жанена, в ответ на упрёк «демократии», что он «бежал», бросив всё на произвол судьбы, счёл нужным явиться в Пол. Ц. и заявить, что он не намерен бежать и готов предстать пред судом народной совести. В результате арест, стоивший ему потом жизни. Арестованы были и другие министры и их товарищи, находившиеся в Иркутске: Краснов, Морозов, Ларионов, Шумиловский, Преображенский, Грацианов и др. Всего из «соратников» Колчака в иркутскую тюрьму попало 112 человек, среди них женщины — близкий друг адмирала, Тимирева, и жена покойного Гришина-Алмазова — та, у которой был «монархический» салон в Омске [«Д. Нар.», № 292–293]. Одновременно из тюрем были освобождены все большевики.

Союзники чувствовали себя всё же не в своей тарелке. Грондиж, со слов японского полк. Фукуды, сообщает о следующем факте:

«Когда адм. Колчак был выдан повстанцам, — рассказывал полк. Фукуда, — я разыскал ген. Сырового и предложил ему, даже в этот момент (15 января), взять на себя перевозку адмирала, если чехи извлекут его из тюрьмы. (Я не мог подвергнуть уличному бою наш маленький отряд.) Ген. Сыровой отказал, говоря, что эта запоздалая услуга всё-таки подвергла бы его войска мести… которой он хотел избежать, выдавая адмирала «трибуналу русского народа»». Позже полк. Фукуде, просившему у властей С.Р. гарантии жизни адмирала, было отвечено: «Мы не можем высказаться по поводу исхода суда, но до тех пор жизнь его для нас священна» [с. 552].

Член Пол. Центра Косьминский «дважды уверял чехословацкого представителя в полной безопасности адмирала». Очевидно, оказывали своё действие протесты, шедшие с разных сторон. Напр., в постановлении харбинского комитета партии народной свободы выдача Колчака называлась «совершенно беспримерным по своей вероломности актом предательства». Харбинские к.-д., полагая, что «священным долгом чести союзного командования… являлось принять… меры к недопущению предательской выдачи», выражали надежду, что «представители союзных держав… не останутся глухими к голосу возмущённой русской общественности».

Всё, однако, шло своим чередом. Уже 9 января Политцентр создал особую Чрезвычайную следственную комиссию для расследования преступлений колчаковских министров. В ведение этой комиссии были перечислены все арестованные. В ведение этой комиссии попал и Верховный правитель[471], и его последний председатель Совета министров. Почему Л. Кроль, выехавший из Иркутска в день убийства Колчака, называет эту комиссию большевицкой — совершенно неизвестно. Только формально, сохранив весь свой состав, она сделалась таковой с момента передачи П.Ц. власти коммунистам. Это произошло через неделю после ареста адмирала.

* * *