Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

«Голова Колчака должна была служить выкупом за свободный уход на восток»… Слова эти принадлежат Ширямову и относятся ещё ко времени выдачи адмирала Политцентру. Договор 7 февраля сам по себе не играл роли в судьбе иркутских пленников. Он был формально заключен тогда, когда ни Верховного правителя, ни председателя Совета министров уже не было в живых. Этот пункт договора носил, скорее, демонстративный характер, так как большевики прекрасно, конечно, знали, что чешская дипломатия и чешское командование спасать Колчака не будут. Большевиков же, по признанию Смирнова, больше беспокоила возможность увоза золота[489]. Но документ для истории остался. Договор 7 февраля «случайно» совпал с днём убийства Верховного правителя. Эта «случайность», как понимает с.-д. Крейчи[490], сделала «наше пребывание в Сибири в политическо-моральном отношении совершенно непереносимым». «Будут нас обвинять и ненавидеть, — продолжает автор, — но могли ли мы, ничего в Сибири уже не могшие сделать и всей душой обращённые к родине, для сохранения жизни Колчака ставить на карту судьбу нашего войска». На риторический вопрос Крейчи ответить легко. «Ненависти» не будет за прошлое — потомство поймёт ту элементарную психологию, которая двигала поступками людей. Поймёт… и простит. Хуже, когда исследователь пытается обмануть прошлое, говорит о вынужденной пассивности и взывает к своей спокойной «совести». В словах Крейчи остаётся непонятным, зачем ему понадобилось говорить, что смертный приговор над Колчаком был приведён в исполнение раньше, чем «наше войско могло этому помешать». Такая отписка перед историей противоречит и договору 7 февраля, и всей оправдательной концепции самого Крейчи. Но оставим потомство и вернёмся к прошлому.

Ещё до боя у ст. Зима большевики пытались завязать переговоры с каппелевской группой. Посредником явился Благош, который, по словам Ширямова, был убеждён, что большевикам Иркутска отстоять не удастся. Чрез Благоша было предложено Войцеховскому сложить оружие при гарантии личной неприкосновенности его отряду. Войцеховский заявил, что «противобольшевицкие армии» могут отказаться от прохождения через город при следующих условиях:

«Беспрепятственный пропуск армий за Байкал по всем путям в обход Иркутска. Снабжение армий деньгами, имеющими широкое хождение на Дальнем Востоке в сумме двухсот миллионов рублей… Беспрепятственный пропуск раненых, больных и семей военнослужащих противобольшевицких войск на восток, в Забайкалье, в каких бы эшелонах они ни следовали. Освобождение адмирала Колчака и арестованных с ним лиц, снабжение их документами на право выезда их в качестве частных лиц за границу. Просьба к представителям иностранных государств взять названных лиц под своё покровительство и гарантировать им свободный проезд за границу» [Последние дни Колчаковщины. С. 201–202].

Посредничество Благоша потерпело фиаско. Тогда иркутский Ревком попытался войти в непосредственное сношение с солдатской массой. С этой целью во вражеский стан были посланы «ходоки» от проживавших в Иркутске семей тех боткинских и ижевских рабочих, которые составляли «ядро» боевых дивизий Войцеховского. Этот шаг также не имел реальных последствий. Трусливо Воен.-Рев. Ком. объявил населению, что город не будет эвакуирован, что бессильные[491] «каппелевские банды» не смогут даже подойти к Иркутску, так как они могут продвигаться только под защитой чехов. Тем не менее на всякий случай Р. Ком. грозил расправой над «сдавшейся буржуазией и реакционными элементами» в городе. Не доверяя чехословакам, с которыми окончательное соглашение ещё не было достигнуто, иркутский Рев. Ком. потребовал от командования в 24 часа вывести из города все части; все улицы были превращены в баррикады, юнкера и «белый комсостав» интернированы в пересыльные бараки, тюрьмы; произведены были массовые аресты; Чрез. след. комиссия была наделена судебными функциями с правом производить расстрелы.