В то же самое время в Константинополь приехал немецкий дипломат, частый герой событий тех времен – доктор Рихард фон Кюльман, впоследствии ставший министром иностранных дел. За последние пять лет доктор фон Кюльман, кажется, появлялся везде, где немцы вели важные конфиденциальные дипломатические дела. Князь Лихновски писал о его поведении в Лондоне в 1913 и 1914 годах, где тот принимал активное участие в печально известном Брест-Литовском договоре. Вскоре после начала войны доктор фон Кюльман приехал в Константинополь в качестве советника немецкого посольства, став, таким образом, преемником фон Мутиуса, который был призван на фронт. Его назначение было более чем подходящим по одной причине – он был рожден в Константинополе и провел там свое детство, где отец его был президентом Анатолийской железной дороги. Поэтому он понимал турок, как может понимать человек, проживший в их окружении много лет. И вообще, он был более чем интересной фигурой в дипломатическом кругу Константинополя и произвел впечатление не слишком агрессивного, но очень забавного человека. Очевидно, он желал сойтись поближе с представителями американского посольства, да и нам он был симпатичен, поскольку только что вернулся из окопов и рисовал нам красочные картины происходящего на фронте. Тогда нас очень интересовали современные методы ведения войны, и в течение многих вечеров мы завороженно слушали рассказы фон Кюльмана. Другой его любимой темой была мировая политика, и в этом вопросе он показался мне очень хорошо информированным. Тогда мы не считали фон Кюльмана важным человеком, однако усердие, с которым он занимался своим делом, уже тогда привлекало всеобщее внимание. Говорил он мало, но, как я понял, внимательно слушал и все запоминал. Очевидно, он был ближайшим наперсником Вангенхайма и человеком, через которого посол контактировал с немецким министерством иностранных дел. Примерно в середине декабря фон Кюльман покинул Берлин, где провел около двух недель. Когда же он в начале января 1915 года вернулся, атмосфера в немецком посольстве заметно изменилась. Если до этого момента Вангенхайм без всяких церемоний обсуждал мирные переговоры, то теперь он серьезно взялся за дело. Я сделал вывод, что Кюльман был вызван в Берлин, чтобы узнать все детали этого дела, и вернулся он оттуда с четкими инструкциями по поводу того, как Вангенхайм должен действовать. Во время всех моих бесед с немецким послом Кюльман находился неподалеку. Он присутствовал на всех важнейших конференциях, однако принимал участие далеко не во всех беседах. Он, как обычно, находился на вторых ролях и внимательно слушал.
Вангенхайм проинформировал меня, что январь 1915 года будет прекрасным временем для завершения войны. Италия еще не вступила в войну, однако были причины полагать, что она сделает это весной. Болгария и Румыния все еще держались в стороне, хотя никто не ждал, что так будет продолжаться вечно. Франция и Англия готовились к первым «весенним наступлениям», и у немцев не было гарантии, что эти самые наступления не окажутся успешными. И действительно, они гораздо больше опасались того, что немецкие армии могут оказаться в большой беде. Британские и французские военные корабли собирались в Дарданеллах. Немецкий Генеральный штаб и практически все военные и морские эксперты в Константинополе считали, что флоты союзников смогут пробиться и захватить город. Большинство турок к тому времени устали от войны, и немцы всегда держали в уме, что турки могут согласиться на сепаратный мир. Для меня было очевидным, что немцы, выступающие сторонниками мира, в критической для себя ситуации вновь готовы воевать, как только положение их улучшится. Поэтому, как бы сильно Вангенхайм ни желал мира в январе 1915 года, понятно, что он думал не о постоянном мире. Самой большой преградой на пути к миру в то время был тот факт, что не было никаких признаков того, что Германия сожалеет о своих преступлениях. Так же как и в поведении Вангенхайма не было никаких признаков раскаяния. Дело было в том, что Германия выдвинула неверное предположение. Все, что Вангенхайм и другие немцы видели во всей этой ситуации, – это то, что их запасов пшеницы, хлопка и меди не хватает для продолжительной борьбы. В моих записях наших с Вангенхаймом разговоров я часто нахожу фразы вроде «следующая война», «в следующий раз». Он гораздо больше интересовался следующим большим мировым военным катаклизмом, чем мнением господствующих классов прусского юнкерства и офицерства. Очевидно, немцы хотели мира – некоего прекращения боевых действий, – который дал бы их генералам и промышленным лидерам время подготовиться к следующему конфликту. Тогда, почти четыре года назад, немцы, как, впрочем, и много раз до этого, вели переговоры точно таким же образом, так что план Вангенхайма заключался в следующем: нужно было собрать представителей всех воюющих держав за столом переговоров и уладить проблемы по принципу «отдать и взять». Он сказал, что нет смысла требовать, чтобы каждая сторона выдвигала требования заблаговременно.