Но Энвер остался непреклонным и приказал Бедри брать только молодых людей. Было очевидно, что Бедри следует успокоить, и я предложил ему поехать со мной в американское посольство, где он сможет выпить чаю и обговорить все детали. Предложение имело мгновенный результат, который американцу понять очень трудно. Американец не увидит ничего особенного в том, чтобы открыто проехать вместе с послом или выпить чаю в посольстве. Но ничего подобного и в голову не придет мелкому функционеру, такому как префект полиции, в турецкой столице. Возможно, я унизил достоинство своей должности, запросто пригласив Бедри; Паллавичини наверняка так и подумал бы, но все вышло как нельзя лучше. «Высокая честь» сделала Бедри более сговорчивым, чем обычно.
Когда мы прибыли в посольство, толпы людей так и не разошлись. Люди ждали, чем закончится мое вмешательство. Когда я сказал, что отправить на Галлиполи придется только пятьдесят человек, причем выбирать будут молодых, они в первый момент были ошеломлены. Сначала они ничего не поняли: люди ожидали, что мне удастся добиться некоего видоизменения приказа, но на такое не смели и надеяться. Когда же до них дошла правда, я тут же очутился в центре совершенно обезумевшей толпы, только на этот раз люди не рыдали, а радовались. Женщины, утирая струившиеся по щекам слезы, падали на колени и целовали мне руки. Мужчины, несмотря на мои яростные протесты, заключали меня в свои крепкие объятия и целовали в щеки. В течение нескольких минут я безуспешно сражался с благодарной толпой. С большим трудом мне все же удалось вырваться и закрыться в кабинете с Бедри.
– Могу я все же взять нескольких знаменитостей? – спросил он.
– Я дам вам одного человека, – ответил я.
– Но мне нужно три.
– Можете брать любых не старше пятидесяти лет.
Это его не удовлетворило, поскольку ни одной знаменитости такого возраста он не знал. Бедри «положил глаз» на господ Вейля, Рэя и доктора Фрю. Но у меня была для него только одна знаменитость «в рукаве», которую я намеревался уступить. Это доктор Виграм – англиканский священник, один из самых выдающихся людей в иностранной колонии, обратился ко мне с просьбой. Он буквально молил позволить ему ехать вместе с заложниками, чтобы предложить им утешение, которое может дать только религия. Я знал, что ничто не сможет доставить доктору Виграму большее удовольствие, чем стать тем самым «куском», который удовлетворит тягу Бедри к знаменитостям.
– Доктор Виграм – единственный выдающийся человек, которого вы можете получить, – сказал я Бедри.
Пришлось префекту полиции довольствоваться этим.
Советник американского посольства Гофман Филип, ныне он американский посол в Колумбии, уже выразил желание сопровождать заложников, чтобы по возможности оказать им помощь. Такое проявление гуманизма было не новым для мистера Филипа. Он не обладал крепким здоровьем, но тем не менее вернулся в Константинополь после вступления Турции в войну, чтобы помочь мне в заботе об интересах иностранных жителей страны. В этот весьма сложный период он неизменно проявлял симпатию к несчастным, больным и бедным, которая была неотъемлемой частью его личности. И хотя сам факт вмешательства представителя посольства в такое предприятие с точки зрения международного обычая весьма спорен, мистер Филип высказал такое горячее и искреннее желание, что я нехотя согласился. Я также получил разрешение сопровождать партию для Артура Рула из «Кольера» и Генри Уэст Сайдема из бруклинского «Игла».
Бедри все же постарался отыграться. Хотя все пятьдесят человек были проинформированы, что пароход на Галлиполи отправится на следующее утро ровно в шесть часов, он вместе с нарядом полиции в полночь обошел все дома «жертв» и вытащил их из постелей. Поэтому люди, собравшиеся на следующее утро на причале, выглядели весьма помятыми и потрепанными. Естественно, Бедри тоже был на причале, надзирая за процессом погрузки, а подойдя ко мне, он еще раз, правда беззлобно, попенял мне за то, что ему пришлось довольствоваться только одной знаменитостью. В целом он вел себя вполне прилично, хотя не удержался и сказал заложникам, что британские самолеты бросают бомбы на Галлиполи. Из двадцати пяти «англичан» только двое родились в Англии, а из двадцати пяти «французов» во Франции родились тоже двое. У «жертв» были ранцы с едой и необходимыми вещами, собравшиеся на проводы родственники тоже несли тюки, а миссис Моргентау прислала на корабль несколько больших ящиков с едой. Расставание молодых людей с семьями было грустным, но все держались мужественно.