Трагедия армянского народа. История посла Моргентау

Последнее, естественно, было намеком на маленькие подарки, прошлой ночью сделанные мной женщинам и детям. Мы немедленно вернулись на станцию, где обнаружили грустных пассажиров, ждавших хоть каких-нибудь известий. Когда я сообщил им, что поезд уедет этим же вечером, их благодарности не было предела.

Глава 13 Захват Нотр-Дам-Десион

Утверждение Талаата, что начальник немецкого штаба Бронссарт задержал поезд, было очень ценной информацией. Я решил глубже разобраться в этом и на следующий день навестил Вангенхайма. Турецкие власти, сказал я, торжественно пообещали, что будут достойно обращаться со своими врагами. И вполне понятно, что я не мог спокойно терпеть вмешательство в это дело со стороны немецкого штаба. Вангенхайм вновь повторил, что немцы считают президента Вильсона миротворцем. Поэтому я привел ему тот аргумент, с помощью которого мне удалось убедить Талаата. События такого рода не помогут его стране, когда настанет Судный день! Сейчас, продолжил я, имеет место быть более чем странная ситуация: когда, с одной стороны, так называемая варварская страна, то есть Турция, пытается цивилизованно вести войну и обращаться со своими врагами-христианами прилично, а с другой стороны, предположительно культурная и христианская страна, как Германия, пытается убедить турок вернуться к варварству.

– Как вы думаете, какое впечатление это произведет на американский народ? – спросил я Вангенхайма.

Вангенхайм выразил желание помочь и предложил мне попытаться убедить Соединенные Штаты вести с Германией свободную торговлю, чтобы его страна могла получить грузы меди, пшеницы и хлопка. Вангенхайм, как я уже говорил, часто возвращался к этому вопросу.

Несмотря на обещание Вангенхайма, немецкое правительство не оказывало мне практически никакой поддержки в моих попытках защитить иностранных граждан от дурного обращения турок. Я понимал, что из-за моего вероисповедания некоторые люди могли подумать, что я не прилагаю все возможные усилия ради защиты христиан и религиозных организаций – госпиталей, школ, мужских и женских монастырей. Также я думал о том, что, получи я поддержку самых могущественных христианских коллег, это усилит мое влияние в Турции. Я долго беседовал по этому вопросу с Паллавичини, который был католиком и являлся также представителем большой католической державы. Паллавичини откровенно сообщил мне, что Вангенхайм не сделает ничего, что могло бы вывести турок из себя. Существовала возможность, что английский и французский флоты войдут в Дарданеллы, захватят Константинополь и передадут его России, и только турецкие силы, по словам Паллавичини, могут предотвратить эту катастрофу. Поэтому немцы считают, что зависят от благосклонности турецкого правительства, и ничего не сделают, что могло взволновать его. Очевидно, Паллавичини хотел, чтобы я поверил, что Вангенхайм и он жаждут помочь мне. И все же едва ли это заявление было искренним, поскольку я всегда знал, что, не вмешайся Германия, Турция вела бы себя прилично. Я понимал, что злом было не турецкое правительство, а фон Бронссарт, начальник немецкого штаба. Тот факт, что некоторые члены турецкого кабинета, представлявшие европейскую и христианскую культуру – люди вроде Бустани и Оскана, – ушли в отставку, протестуя против вступления Турции в войну, делал ситуацию с иностранцами еще более опасной. Также существовал конфликт власти; политика, проводимая в один день, отменялась на следующий, результатом было то, что мы никогда не знали, каково положение вещей. Обещание правительства о том, что с иностранцами никто не будет обращаться плохо, никоим образом не улаживало вопроса, поскольку какой-нибудь мелкий чиновник вроде Бедри-бея мог найти причину для нарушения инструкций.

Поэтому ситуация требовала постоянной настороженности. Мне нужно было не только поручительство таких людей, как Талаат и Энвер, но нужно было лично следить за тем, чтобы эти поручительства были осуществлены.