Трагедия династии Романовых

Наконец на десятом году супружеской жизни появился на свет цесаревич Алексей, можно сказать, вымоленный у судьбы ценой погубленной жизни, ибо для молодой императрицы его рождение знаменовало конец нормального разумного существования. Прежде Александра Федоровна заботилась главным образом о семье, а с того момента начала все пристальнее следить за государственными делами. Отныне самодержавие для нее означало не только власть мужа, но и, конечно, будущее сына. Алексей должен был стать истинным самодержцем. Властная императрица не считала достойными истинного царя неопределенные пассивные методы правления Николая. «Стань новым Петром Великим, покажи, что ты властелин, и твоя воля будет исполнена, – писала она позже. – Важно, чтобы министры боялись тебя».

Но над путем Алексея к короне нависла тень смерти, сына царицы одолела загадочная болезнь, унаследованная по материнской линии. От гемофилии умерли ее юный брат, дядя, двое племянников. Теперь настал черед Алексея. Надо ли говорить, что переживала царица, когда в судьбе сына уже не приходилось сомневаться?

Физические последствия родов и нравственные страдания подорвали телесное и психическое здоровье Александры Федоровны. Еще до войны вдовствующая императрица Мария подмечала, как невестка теряет душевное равновесие. Со временем припадки стали случаться публично. Во время следствия по делу об убийстве семьи Романовых горничная Александры Федоровны мадемуазель Занотти говорила о состоянии здоровья своей госпожи: «Я всю жизнь была рядом с ее величеством, хорошо ее знала, любила. По-моему, она страдала истерией. В последние годы была не такой, как всегда… Что меня удивляло: в приятном для нее обществе душевная болезнь вовсе не проявлялась, ничуть ей не мешала, а среди неприятных людей, которые говорили или делали то, что ей не по вкусу, она сразу же начинала кричать… В последние годы не соглашалась ни с чем, противоречившим ее мнению, действительно считала свои представления непогрешимыми и священными для всего света, а тех, кто думал иначе, просто прогоняла».

Болезнь ребенка была практически неизлечимой. Но Александра Федоровна не из тех женщин, которые без борьбы смиряются с судьбой. Если молитвы бессильны, значит, она недостойна, чтобы Бог к ней прислушался. Она твердо знала, что вера способна горы переставлять. Признав тяжесть своих грехов, императрица искала святого, молитвы которого за нее и за сына Бог не отвергнет. Его надо было найти любой ценой, чтобы Алексей – который, разумеется, будет жить, – в один прекрасный день стал настоящим самодержцем. И вот из гущи народа, из самых низов, откуда она ожидала своего святого, явился Григорий Распутин.

Он вошел во дворец под маской святости, с чудотворной молитвой, вел себя как блаженный, оставив за дворцовыми стенами дебоширство и неуемную похоть.

Правда, он безобразничал и в императорских покоях, но императрица ничего не замечала, отказывалась замечать. Распутин соблазнил няньку совсем еще маленького цесаревича по фамилии Вишнякова, которая потом покаялась и призналась императрице в грехе. Та не поверила, посчитав Вишнякову клеветницей и участницей заговора против старца. Не прислушалась она и к жалобам гувернантки своих дочерей мадемуазель Тютчевой, просившей, чтобы Распутину запретили входить к ним в комнаты. Царь вмешался, отдав распоряжение, но Тютчевой пришлось оставить службу.

Царица слепо верила в способность Распутина исцелять и спасать ее сына. «Она была твердо убеждена, – свидетельствует мадемуазель Занотти, которую я уже цитировал, – в особенной силе его молитвы и думала, что ему непременно удастся умолить Бога исполнить просьбу. Любое улучшение состояния царевича приписывалось молитвам Распутина».

Воспитатель Алексея швейцарец Жильяр говорит: «Своим пребыванием во дворце Распутин безусловно обязан болезни наследника. Понаблюдав за течением заболевания, я понял причину влияния этого человека… С первой встречи он уверял ее (императрицу) в серьезности недуга и в своей способности умолить Бога прислушаться к его молитвам. Поверив в силу старца, она пришла к убеждению, что ребенок будет жить, пока жив сам Распутин. Цесаревич время от времени поправлялся, но улучшение состояния совпадало с визитами старца. Поэтому императрица верила, у нее не было выбора. Эта вера утешала ее душу. Она больше не сомневалась в посредничестве Распутина между нею и Богом, поскольку ее собственные, не поддержанные им молитвы не приносили облегчения. Для нее Распутин был почти святым».

Действительно, не раз на глазах у царя и царицы появление Распутина у постели, казалось бы, умирающего Алексея приводило к кризису и полному выздоровлению. Порой даже простая телеграмма от «нашего Друга» производила желанный эффект.