Трагедия династии Романовых

Многие мои друзья в русской армии уже тогда советовали: «Пусть сэр Джордж Бьюкенен[1] как можно скорее добьется отправки императорской фамилии в Англию». Помню, как я повторял это самому сэру Джорджу. Он согласился, принялся энергично действовать, говоря: «Я не успокоюсь, пока они не покинут Россию». Когда из Англии пришло долгожданное предложение предоставить убежище царской семье, министр юстиции Керенский, не раз передававший императорской фамилии весточки от царственных кузенов, незамедлительно сообщил и об этом, попросив семейство готовиться. Как ни странно, императрица и в тот момент, и в дальнейшем не одобряла подобного плана, однако вместе с императором приняла предложение. Они начали собираться в дорогу. Было даже получено от германских властей обещание не препятствовать проезду. Но до Мурманска императорскую фамилию надо было довезти из Петрограда по железным дорогам, находившимся в руках местных революционных властей. Тем временем из Англии пришла вторая телеграмма, отменившая приглашение. Об этом рассказывает мисс Мериэл Бьюкенен в своей книге «Гибель империи». Сэр Джордж, по свидетельству Керенского, зачитал ее Временному правительству со слезами на глазах. Она не публиковалась по веским причинам; в любом случае сэру Джорджу Бьюкенену не позволили привести документ в мемуарах. Поэтому объяснения, которые дал в своих собственных мемуарах г-н Ллойд Джордж[2], представляются недостаточными. Он более или менее пространно цитирует документы, касающиеся той стороны дела, которая ни у кого не вызывает сомнений, то есть изначального приглашения, и не приводит никаких подробностей насчет второй депеши с отменой, ограничиваясь неполными цитатами, перекладывая вину на Временное правительство и посла, который не мог уже ему ответить. Вот почему свидетельства г-на Керенского представляют большой интерес.

В своей книге он весьма убедительно доказывает отсутствие малейшего шанса на реставрацию монархии с Николаем II во главе, даже в том невозможном случае, если бы реакционеры каким-нибудь чудом вернулись к власти. Будучи императором, Николай чуждался великих князей, которые никогда не пытались снова возвести его на престол. Кроме того, отречение, составленное, пожалуй, поспешно и путано, было легко подписано по первому требованию, и все прекрасно видели, что император этому только рад. Он давно уже говорил, как ужасно носить корону до могилы. Мистер Гиббс, преданный воспитатель царевича, последовавший за императорской фамилией в сибирскую ссылку, позже служил вместе со мной при Генеральном штабе британского Верховного главнокомандующего сэра Чарльза Элиота. Страшная судьба дорогих ему людей произвела на него слишком сильное впечатление. Он не любил говорить на эту тему. Но из редких, очень выразительных замечаний хорошо помню следующее. На мой вопрос о настроении императора в ссылке мистер Гиббс ответил: «После отречения император вновь почувствовал вкус к жизни. Для него важнее всего была семейная жизнь, а с тех пор он получил возможность все время проводить с семьей».

Низложенный монарх, неизменно полный безграничного терпения, покорный судьбе, одного за другим завоевывал своих стражников поразительным христианским смирением. Поэтому исполнение казни нельзя было поручать даже самым отъявленным бандитским шайкам пьяных большевиков, и в чудовищной бойне в конце концов участвовали в основном военнопленные венгры.

Поверим утверждению Керенского, что своей главной заботой Временное правительство считало содержание императора с семьей в надежном месте. Когда британское правительство практически аннулировало приглашение, ставший премьер-министром Керенский взял на себя эту задачу. Как он ее решал, известно по свидетельствам самых преданных слуг императора, разделявших с ним заключение, – гофмаршала графа Бенкендорфа, швейцарца воспитателя месье Жильяра, – и самого Керенского. Он сказал императору: «Меня атакуют. Потом атакуют вас». Вспомним, что он, чуть не свергнутый во время первого большевистского вооруженного мятежа в июле, целую ночь провел в Царском Селе, присматривая за отправкой царской семьи в Сибирь. Население революционного Петрограда могло в любой момент расправиться с императорской фамилией. Несомненно, личные действия Керенского продлили жизнь царской семьи еще на долгое время после его собственного падения.