Трагедия капитана Лигова

Проходя мимо дома, Тамара и Северов услышали, как пела Настя:

Ду-ду, ду-ду,
Сидит ворон на дубу
И играет во трубу…

Молодая женщина и Алексей Иванович обменялись взглядами и улыбнулись, порадовались за Настю: горе, вызванное гибелью Джо, отступило перед жизнью.

…Поздно вечером Тамара и Алексей возвращались домой. Над головой перемигивались яркие голубовато-серебристые звезды. Свежий и приятный весенний воздух бодрил и, казалось, придавал силы. Оба они чувствовали себя как-то приподнято.

— Ох! — Тамара оступилась и чуть не упала.

Алексей Иванович взял ее под руку. Ей стало сразу легче идти по темной улице, которая круто взбегала в гору, к дому, что светил им ярко освещенными окнами. Дружеская рука крепко поддерживала ее.

3

После ужина вдвоем, что стало обычным, Тамара и Алексей Иванович разошлись по своим комнатам и задумались. Тамара, погасив лампу, сидела у кроватки дочки и смотрела на ее слабо освещенное лампадой лицо. Девочка спала крепко, безмятежно. «Она даже не знает, что у нее нет отца. У меня — мужа», — печально думала Тамара, но сейчас она не ощущала того страшного одиночества, которое владело ею всю зиму. Тамара удивилась: «Почему? Что же изменилось? Неужели я стала забывать Георгия? Так скоро, так легко?»

Она с тревогой прислушивалась к своим чувствам. Нет, Георгий не забыт, она любит его, но его нет, нет, и никогда больше он не вернется. Но она же одинока, а как человеку трудно быть одному.

Тамара прикрыла глаза, и перед ней всплыл облик Алексея Ивановича. Она видела его худощавое, с чуть запавшими веками лицо, усталое, с морщинками, но с темными быстрыми глазами, жар которых не могли заглушить беды. Тамара теперь все больше, сильнее тянулась к нему, находя в нем и поддержку, и дружбу, и сочувствие. Время притупило горечь утраты мужа, отца. Недавно Тамара схоронила и мать. Не будь верного друга, выдержала бы она всю тяжесть утрат? Нет, конечно, Георгий, уходя, оставил ей настоящего друга, и она тоже станет для Северова хорошим, настоящим другом, попытается заменить его сыновьям мать.

Тихо было в большом доме. Не спал и Алексей Иванович. Он, как всегда в полуночные часы, сидел за письменным столом. Из-под зеленого абажура настольной лампы на листы рукописи падал круг света. Тонкие, смуглые пальцы Северова крепко сжимали ручку, и перо с легким шорохом быстро скользило по бумаге. Алексей Иванович писал эпилог истории китобойного предприятия Клементьева.

«И вот когда иностранные, а особенно американские газеты а такой подозрительной настойчивостью и единодушием продолжают все еще рассуждать о гибели, а на наш взгляд странном исчезновении капитана Клементьева во время шторма, во Владивостоке объявился граф Кайзерлинг из Остзейского края. Он уже не замедлил побывать у наследников капитана Клементьева и, выразив свое соболезнование, сразу же, забыв о долге приличия, высказал пожелание приобрести все постройки в бухте Гайдамак».

Удар ветра в окна отвлек внимание Алексея Ивановича. Он поднял голову, прислушался. Ветер дул с океана. Он гудел над крышей, завывал в трубе. Северов бросил взгляд на часы и барометр. Скоро уже утро. Барометр падал. «Надвигается шторм», — определил Алексей Иванович и, подправив в лампе фитиль, вновь взялся за ручку.

«Наступит ли время, когда мы увидим на мостике китобойных судов, за гарпунной пушкой наших соотечественников, наших земляков?».

Новый порыв ветра и гул надвигающегося шторма потряс дом. «Как там, в море, Константину Николаевичу? — озабоченно подумал Северов. — Не попал бы в самый центр шторма, как Георгий Георгиевич».

У Северова закружилась голова. Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза… У него смешались мысли. Алексей Иванович увидел огромный вал пенящейся, рычащей волны, за ней — второй, третий. Они неслись от самого горизонта прямо на Северова, и он встречал их грудью, ощущал их холодное дыхание. Они пытались накрыть его с головой, но он всплывал, отбрасывал их назад сильными взмахами рук и смотрел, жадно смотрел вдаль. Оттуда, где туча схватывалась в яростном поединке с разбушевавшимся морем, ему навстречу шли китобойные суда. Алексей Иванович хорошо видел их, а на их мостиках русских китобоев!

У Северова стало горячо в груди от охватившего его счастья. На мостике флагмана стояли рядом его дети. Иван и Геннадий! Они что-то радостно кричали отцу, но Северов не слышал ни одного слова. Гул шторма покрывал все. Алексею Ивановичу хотелось рвануться детям навстречу, но вот вскинулась новая волна. Она закрыла от Северова китобойные суда, закрыла небо, и в глазах потемнело.

«Дети, Ваня, Гена, идите в родной порт, идите…» — рвались у Северова слова, но он не мог произнести их. Он уже не мог ни говорить, ни слышать. Последней мыслью Северова было то, что его дети — китобои и они войдут в родной порт… Перо выпало из ослабевшей руки Северова, разбрызгало чернила, покатилось по бумаге…