Отвечаю сразу на два Ваших письма. Но сначала хочу Вас спросить, как Вы разбираетесь в моём почерке? Это письмо я пищу чётким и разборчивым «лагерным» почерком, который пришлось вырабатывать годами, т. к. с моим «скорописным» довоенным журналистским почерком меня и дня не держали бы в «лагерных придурках». А я много лет занимал «высокие» лагерные должности: был старшим диспетчером на строительстве тоннеля на БАМ-2 (в 1949–1950 гг.), старшим экономистом в лагере Речлага в Воркуте, руководителем группы таксировщиков на шахте 40 комбината Воркутауголь и т. д. В личной переписке я давно пишу с оглядкой на перлюстрацию «своим» почерком и бывает, что сам потом с трудом читаю написанное мною или прибегаю к лупе. А к машинке, которых у меня три, в личной переписке стараюсь не прибегать: возникает много ошибок и требуется затем много времени на их исправление. Евгения Борисовна до сих пор стучит на первой моей машинке 1960 года «Москва», купленной в книжном магазине Военторга в Ставрополе за 1050 р. на гонорар за мою первую работу о первом кавказском епископе Иеремии для Кубанской епархии. Ею тогда остался очень доволен тогдашний патриарх Алексий (Симанский) и мне за эту работу уплатили 3000 рэ. С горестью я вспоминаю любимую свою машинку «Эрика», на которой отстучал тысячи страниц! Но от этой «стукотни» отслоилась резина на валике и верную «Эрику» пришлось упрятать в гардероб. С тех пор на машинке печатаю лишь черновики для последующей литературной «доводки», делаемой Евг. Борисовн.
Вчера отослал в «Дон» гранки статьи «Наш земляк А.И. Солженицын», которую, как Вы знаете, хотел видеть на развороте «45-й параллели» со множеством редких фотографий, сделанных четверть века назад. Но Сутулов предпочёл иметь дело с Бор. Смолем! И у меня что-то отпала охота писать для Ставрополя после того, как мобильно и оперативно поставил «Дон» мой очерк в № 1 на 1991 г. Он же планирует использовать и другую мою не менее значительную публикацию «Булгаковский Владикавказ». Другие свои статьи, не обращаясь больше к Сутулову, скорее всего «забоявшегося» меня, я могу при желании публиковать либо у Красули в его газете, либо в новой газете «Кавказский край» (но в ней, как говорят, лидерствует мне несимпатичный Прокопец). Но этот наглый выскочка ещё узнает, что такое газета и как её делать!
Фотографию Деникина я заказал для Вас в нашей библиотеке, но всего лучше, если бы ко мне заехал Юрий Алексеевич Хоменко, он бы сделал всё быстро и надёжно. Кстати, у него попросите и мою фотографию. Он недавно её делал и я считаю, что это один из лучших моих снимков достойный соседствовать с Бентковским, Прозрителевым и Гниловским.
Что касается Вашей статьи о Южно-Русском поместном церковном соборе в Ставрополе в 1919 году, то о нём в библиотеке Крайархива и в Краевой была книга советского борзописца Кандидова. Я ею уже однажды пользовался, писав статью для епархии. Она мне также пригодилась, когда я работал много лет назад над очерком о Владыке Агофодоре. Тогда же у отца Гниловского — многолетнего личного секретаря архиепископа получил № газеты, посвященный кончине и похоронам летом 1919 года этого уважаемого на Ставрополье архипастыря. Хорошо, что он скончался при белых и был достойно погребён по соседству со своим Архиерейским домом! Удивительно, как это «вражьи силы» не выбросили его прах из могилы! Если достанете «Очерки русской смуты» А.И. Деникина в 5 томах, то там, наверное, найдёте и его собственный рассказ о достопамятном соборе.
Кажется, я Вам писал, как с бабушкой Глафирой Ивановной Стасенко был на самом соборе и слушал речь с паперти Андреевского собора самого Деникина. Дом, где я жил у неё на Вельяминовской был во втором дворе, где жила семья бабушки. Перед входом во двор, где теперь краевое адресное бюро, был биограф и я почти каждый вечер ходил смотреть кинофильмы. На углу же, где теперь вход в управление КГБ, стояла витрина Освага, где флажками на карте отмечалось продвижение частей Добровольческой армии. Помню, как флажки дошли до Тулы и затем покатились назад…