Трагедия казачества. Война и судьбы-1

Мужем одной из дочерей бабушки был офицер контрразведки, который однажды с вечера привёз в дом верёвку, чтобы утром применить на повешении одного из советских разведчиков на Холодном роднике. Я видел как в 1918 г. в моей Казьминке казаки из карательной команды Покровского вешали захваченных в плен мобилизованных ни в чём неповинных моих земляков. Мой отец пытался выступить в их защиту, но в ответ на это его посадили в битком набитый арестованными подвал и только вмешательство генерала Бабиева, к которому обратилась моя мать, вызволило его из тюрьмы. Видеть, как болтаются повешенные на перекладине — сразу 8-10 человек — это вообще страшное зрелище! Только мерзавец, свирепый палач Сталин мог возродить эту отвратительную публичную казнь в послевоенные годы в Краснодаре, Харькове и др. городах. Немцы же на Северном Кавказе в оккупацию повесили, как я выяснил, лишь одного человека в Будёновске (Прикумске) за то, что он зверски зарезал всю свою семью. Если не считать евреев и умалишённых, немцы у нас не так уж много и казнили!

Попади в 1943 г. в руки сталинских псов Б.Н. Ширяев, они бы тоже поспешили бы его публично казнить в назидание запятнанному оккупацией ставропольскому населению. Сам Ширяев происходил из помещичьей дворянской семьи, был офицером-гусаром. Я был свидетелем его дружеской встречи в Дабендорфе под Берлином с однополчанином генералом Трухиным — начальником штаба РОА (А.А. Власова). В 20-е годы как офицер «залетел» на Соловки, где работал в музее. После освобождения попал в ссылку в г. Ворошиловск. Какое-то время работал в пед. институте и в музее. Женился, у него был сын Лоллай. Ужасно бедствовал. Превратился в жалкого алкаша, страдал также наркоманией. Тем не менее надо отдать ему должное — обладал хорошими литературными способностями. Умел писать и умел делать газету! «Утро Кавказа», во всяком случае, было читабельнее её партийной свойственницы «Орджоникидзевской правды», хотя коммунистическая братия не иначе считала сё как «жалкой фашистской газетёнкой», вкладывая в это всю меру своего высшего партийного презрения… Плохо было, что Ширяев от одной рюмки шнапса валился с ног и мог в форме капитана РОА собирать «бычки» на дороге. При входе в кафе или ресторан сразу спешил накрыть офицерской фуражкой с высокой тульей пепельницу, чтобы затем торопливо выгрести все окурки… Это было унизительное зрелище! Все эти следы оставил на нём «Архипелаг ГУЛАГ»… Я был причастен к тому, чтобы благообразить его. У Ширяева от лагерной цинги во рту не осталось ни одного зуба: ему поставили великолепные зубные протезы. Для «подкормления» его с семьёй командировали на работу в газету Русского Охранного корпуса в Югославию и он провел несколько месяцев в Белграде. Ещё в Крыму, где он был первым офицером, появившимся в форме капитана РОА, он обратился к населению Ставрополя с призывом ждать скорого возвращения. Листовка с его фотографией была напечатана в виде газеты «Утро Кавказа» с её клише и наверняка есть в бывшем спецхране ГАСКа. Я видел эту листовку с фотографией несколько лет назад в журнале «Наука и религия», где гневно изобличалась деятельность Ширяева в религиозном издательстве в Бельгии. Постарайтесь отыскать в библиотеке этот номер журнала! Но если этот снимок будет для Вашей публикации неудобен, тогда могу предложить фрагменты с его снимками на фоне его дачи в «Сан-Ремо», помещённых в изданных в 1952 году в Буэнос-Айресе воспоминаниях «Записки кукольника». Мне листы из этой книги прислали из США, так как там писалось, что меня расстреляли, а Евгения Борисовна утопилась в бурных водах р. Дравы.