Читаем Трагедия казачества. Война и судьбы-2 полностью

В городе был авиационный завод, выпускающий какие-то детали для самолетов. Охранять его и входило в наши обязанности. Дня через четыре-пять партизаны снова зашевелились и напали на расположение нашего полка. Третья сотня на окраине города не выдержала, оставила позиции и отступила к авиазаводу. Основная часть полка отбила атаку и удержала центр города. В 3-ю сотню прибыл зам. командира полка войсковой старшина Голубев со взводом, вооруженным преимущественно автоматическим оружием. Познакомился с обстановкой, попросил одного казака, знавшего местность, провести взвод в окружную, и по винограднику сбоку атаковал противника. Тут же в атаку пошла вся сотня. Полк перешел в наступление, отбросил противника на 10–15 км в горы. В этой операции был легко ранен в руку командир полка Русаков, но позиций не покинул, руководил до победного конца. В 3-й сотне погиб казак Зеленцов и четверо были ранены. Остальные сотни понесли примерно такие же потери. Для погибших в городе были заказаны памятники с надписью на русском языке. На чужой земле упокоились донцы. Наступило затишье. В спокойной обстановке пели казаки уныло:

Над озером чаечка вьется,

Ей негде бедняжечке сесть,

Слетай ты на Дон — край далекий,

Снеси ты печальную весть.

Стоим мы в горах альпенийских,

Кругом в окруженьи врагов…

Запевалами, обладавшими отличнейшими голосами, были дядя Федя Иванов и его племянник 16-летний Миша Никитин.

Винограда в предгорьях полно, нет ни заборов, ни перегородок — только ряды винограда. Уж мы там им полакомились, ели вдоволь и вспоминали свой родной край, где был только терн свежий, моченый да сушеный. Из него еще варили узвар. Большевицкая банда такие налоги наложила на плодовые деревья, что казаки их все повырубили. Так те этого и добивались, чтобы более действенным был ими устроенный голод. А какие сады, какие виноградники были у нас на Дону!

Приезжали родственники из станиц к казакам нашей сотни с кошелками да сапетками на виноград. Мы их порыв осенних заготовок сдерживали, как могли, чтобы не обидеть местных жителей. Пишут про казачьи грабежи — это чушь собачья. Продовольствием нас снабжали, — может, и не ели разносолов, но по военному времени было нормально. А за виноград итальянцы никаких претензий не выставляли.

Местные жители относились к нам хорошо, приглашали в дома и включали радиоприемники, для нас ловили Москву и мы слушали. Удивлялись и спрашивали у них: «У вас за это не преследуют?» Они также удивлялись: «Пурке (почему)? Прего (пожалуйста), слушай любую страну, твое дело». Это было в фашистской стране. А у нас…

Мы общались с итальянцами, жестикулируя руками и пальцами, учились произносить простейшие фразы. Они говорили, что мы лучше произносили их слова мягче, чем немцы.

Нашли предприимчивого итальянца. Один из наших молодых казаков передал ему хромую с лопнувшим копытом лошадь. Тот свел ее на колбасный завод, и через два дня передал хозяину 1600 лир. Сумма по тем временам большая. Казак немного выделил и нам.

Однажды в свой дом нас вдвоем с Сережей Оверчековым пригласила наша ровесница Концетти. Предложила посмотреть фотографии, открытки, послушать радиоприемник. Книги нас не интересовали, они были на итальянском. Но хозяйка подала нам одну книгу, чувствуя, что она нас заинтересует, помогла прочитать и назвала своим мягким языком автора — Петр Николаевич Краснов. Мы тут: «Си, си, это наш генерал, атаман!» Посмотрели об ложку, картинки, не прочитали и слова. Милая девушка, не задумываясь, тут же подала мне открытку с видом их города, ручку и попросила написать что-нибудь на память. Я выполнил ее просьбу. Старательным почерком написал: «Здесь был судьбой заброшен Донской казак Петр Павлов из Ростовской области станицы Калитвенской хутора Бородинова (Липова?)». Когда меня привезли в Союз, как я жалел об этом! Ведь была же причина остаться!..

Итальянцы спокойно жили и трудились на расположенном в этой части города авиазаводе. Нас удивляло, что они после работы никогда не спешили домой. Заходили в кафе, в ресторанчики, располагались за столиками, попивали вино и закусывали. Но пьяных среди них мы не видели. Велосипеды ставили здесь же, у входа в заведение, без всякого присмотра и гуляли допоздна. Один из наших пожилых казаков вышел под хмельком из ресторана уже в темноте, сел на велосипед и приехал в наше расположение. Наутро все увидели, посмеялись, а потом поругали виновника. Велосипед вернули хозяину. Помкомвзвода урядник Борисов дружил с одной семьей итальянцев. Посещал с утра жену, пока муж был на работе, кое-когда бывал у них и вечером, когда оба дома — для приличия. Этот-то Борисов и поручил нам троим: Никитину, Оверчекову и мне — аккуратно, чтобы не видели итальянцы, отправить двухколесную машину на место.

Перейти на страницу:

Все книги серии Вторая мировая, без ретуши

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное