Трагедия казачества. Война и судьбы-2

Опять бегом летели по шоссе. Оно было совершенно пусто. Вдали заметили рогатку через дорогу и группу английских солдат. У входа в лагерь — дежурный танк. У ворот часовые сменились. Протянула им пропуск и невольно задержала дыхание. Уже стемнело, и кривоногий солдат в очках вынул карманный фонарик, осветил бумагу и быстро пробежал содержание пропуска глазами. Отчетливо отдал честь и открыл боковую калитку.

Лагерь был темен и тих, похож на громадное кладбище. Жизнь затихла в ожидании неотвратимого ужаса. По главному проходу между бараками медленно шел английский патруль. Стараясь не шуметь, мы вошли в барак № 6 и остановились перед вторыми дверями. Сердце билось радостью, и нам обеим хотелось, чтобы наши лица не отразили ее сразу.

У стола, при свете маленькой, тусклой лампочки, сидели две молчаливые фигуры. Лица серые, под глазами круги усталости и тяжелых мыслей. Майор поднял голову.

— Вы? — спросил он как-то безнадежно.

— Ну, что? — прибавил хрипло Анатолий. — Засыпались? Повезут нас всех «на шлепку» к отцу народов, а?

— Разве никто не вернулся? — спросила Ольга.

— Не только не вернулся, но еще раз приезжали и забирали. Мы в уборной отсиживались. Боимся, что завтра заберут нас всех «под метлу». Кто-то в сумерки попробовал бежать. Пристрелили…

Молча протянула майору документ. Он читал, и его лицо менялось.

— Это чудо! — прошептал он. — Это настоящее чудо! Меня уже годами ничто не могло удивить, но сейчас я просто потрясен! Это документ. Это пропуск, настоящий безапелляционный пропуск! Понимаете?

Чудо? Конечно, чудо. На всем пути целый ряд чудес. Не арестуй нас за мостом, мы не попали бы к капитану.

— Он же — адъютант командира корпуса! — повторял майор. — Командира корпуса! Это — шишка! Попробуй нас кто-нибудь остановить!

— А в машине всего два литра бензина… — растерянно сообщил Анатолий, с хрустом почесывая свою кудрявую голову.

— Нам только бы выехать на шоссе, выбраться отсюда! — ответил майор. — А там, как Бог даст!

Целую ночь готовились к выезду. С дверей «Опеля», стоявшего в углу за бараком, ножами соскребли красками написанные знаки РОА. Из каких-то тряпочек сшили сербский флажок на радиатор. Вещи были вынесены и уложены в задник машины. Закончив работу, прилегли, но это тоже была ночь без сна. Ждали рассвета. Нервы были натянуты до крайности. Понимая всю тяжесть положения, мы все еще не доверяли своему спасению, и нас мучила совесть, что только мы, мы одни, сможем с Божьей помощью вырваться отсюда…

В темноте вспыхивали огоньки папирос. Ольга тихо плакала, уткнувшись в подушку. Она положила рядом с собой китель мужа, обвила его рукавами свою шею, и иной раз было слышно, как она повторяла его имя: — Зачем? Зачем, Сереженька?

Где-то вдалеке, вероятно в селе, выли, как к покойнику, собаки.

С постели майора то и дело вспыхивала зажигалка, освещая циферблат часов. Мы все с открытыми глазами ждали завтрашнего утра — утра 29-го мая.

ДНИ ПРЕДАТЕЛЬСТВА И СТРАДАНИЙ

…Прошло четырнадцать лет. Перелистывая странички записной книжки, читая короткие, деловые фразы, я вдруг снова становилась свидетелем всего пережитого — того, что не могут стереть годы, ни вызванная нервной работой забывчивость. Легко забыть то, что произошло на прошлой неделе, даже вчера, но май 1945 года врезался в мою память навсегда, и стоит только мысленно сдуть пыль с календаря воспоминаний, как перед глазами встают люди, встречи, события, факты…

Не так давно мне задали вопрос: — как это возможно, что все генералы, офицеры и казаки, ставшие жертвами Лиенцевского предательства, так доверчиво пошли на смерть или в ссылку?

Привыкшие к честности, к понятиям об офицерском слове, к русскому отношению к пленным, никто из них, очевидно, не мог предполагать, что с ними так вероломно поступят офицеры королевской английской армии. Сдаваясь в плен, все верили, хотели верить, или сами себя убеждали в том, что борьба с коммунистами не закончена, что она переходит в новую фазу, и что западным союзникам должна быть ясна причина, побудившая русских людей надеть немецкие формы. Когда, однако, жуткая истина стала перед ними во всем своем уродстве, проявил себя русский фатализм и лозунги: «на миру и смерть красна» и «один за всех, все за одного».

Записывая эти воспоминания, возможно, я невольно опускаю важные факты, уже упомянутые в многочисленных описаниях событий в Лиенце, за счет моих личных наблюдений и переживаний, но мне кажется недопустимым расширить рамки этой книги, цель которой дать только то, очевидцем чего я сама являлась.

…На заре 29-го мая, тихо, как тати, мы вышли из барака. Лагерь еще спал или, вернее, притаился. Оставшиеся люди прятались по комнатам и не выходили на улицы.

Сели в автомобиль. Я в сербской форме и Ольга сзади, Анатолий за рулем, а майор рядом с ним, в сером комбинезоне, как «помощник шофера».