Проходит около часа. Стрельба затихает, атака отбита. Мне много легче, голова ухе не гудит, только тяжесть ощущается, да и в глазах уже совсем не то. Я поднимаюсь, ко мне подходит один из двух казаков, хлопотавших тогда возле меня, подает мне мою каску.
— Смотри, как тебя. Обошлось еще.
Смотрю. На левой стороне каски блестящий и почему-то извилистый след, пуля не только содрала краску, но и изрядно процарапала сталь. Сантиметра два-три правее, и была бы уже моя душа в раю.
С помощью подошедшего казака добираюсь до дома, того, нашего, укладываюсь в постель, засыпаю.
Уже темнело, когда я вернулся в окопы. Немножко меня еще покачивало, временами в глазах мутнело, но в целом я уже был в порядке. Тут я узнал все новости: день действительно был тяжелым: один казак был убит, трое ранены. Раненых нужно было переправить на «Большую Землю», и к этому вовсю уже шла подготовка. Убитого похоронили возле плетня, поставили жиденький крест из жердей.
Стало совсем темно, казаки пошли, потащили волокушу. Титовцы на этот раз обнаружили наших ребят с опозданием, и их огонь по «смертельной полосе» хотя и был сильным, но бесполезным, и скоро мы получили сигнал о благополучном переходе.
Подвели итоги: нас осталось шестнадцать человек, в том числе несколько легко раненных, а меня я уже и не знаю, как считать: то ли слегка контуженным, то ли порядком пришибленным.
Собрали «Великий военный совет», а проще: совещание урядников. Поговорили, решили: следует ожидать ночной атаки, а если таковая будет достаточно солидной, нам ее не отбить. Задача — если придется отходить в темноте, главное — не раздробиться, не потеряться, и главнейшее — не оставить раненого.
Олейник послал двух автоматчиков, у которых еще были патроны, в секреты с приказом разместиться метрах в двадцати-тридцати от окопов, лежать и не дышать, а только слушать. Если же будет совсем невтерпеж, сразу возвращаться в окопы. Здраво. Неподвижно лежать и не заснуть, ни один нормальный человек больше двух часов выдержать не может. Пришлось это делать по очереди, передавая автоматы с патронами.
Ночью атаки не было.
Днем тоже была обычная беготня со стрельбой, с нашей стороны поменьше, с их — побольше. Заметных событий было два. Михаил долго смотрел в сторону титовцев, а потом, сдвинув каску на лоб и почесав в затылке, сказал мне: «По-моему, вон там, где колья виноградные повалены, засело с пяток-десяток титовцев. Давай-ка шарахнем туда панцерфаустом. Ты же в этом «спец».
Я не стал объяснять ему, что панцерфауст действует по вертикальным поверхностям, а по лежащим на земле людям из него стрелять бесполезно, а взял и действительно «шарахнул» два раза. Грохоту было много, а толку, по- моему, никакого.
Под вечер в одном месте в окопах нас собралось человек шесть-семь казаков помоложе и, основательно подкрепившись все тем же несоленым окороком, вдруг начали вспоминать советские кинокомедии «Волга-Волга», «Веселые ребята» и другие. Вспоминали, рассказывали, представляли, хохотали.
Подошел пожилой казак, недовольно ворчит.
— Что ржете, молодята? Дохохочетесь до беды.
На нас это не подействовало. Однако, ночью, уже после полуночи, на нашей этой самой «смертельной» полосе вдруг началась прямо какая-то бешеная стрельба, у меня уже и сердце екнуло — может, и правда, сбываются слова того казака, и действительно — что-то плохое начинается.
Потом, подумавши, решил: к нам идут оттуда, с «Большой Земли». Олейник был такого же мнения, и мы, пятеро казаков, отправились в задний конец нашей «Малой», чтобы, в случае чего оказать нужную помощь.
Помощи не понадобилась. Шесть казаков из нашего взвода приползли к нам невредимыми и притащили два ящика с винтовочными патронами и один с ручными гранатами.
Это было очень кстати. Но это было не все. Олейник получил приказ приготовиться к уходу, сигнал будет подан в двадцать три часа следующей ночи: красная и зеленая ракеты в нашу сторону — уходить; две красных — оставаться ждать следующей ночи в это же время. Уходить днем было бы чистым безумием.
Новость эта сразу стала общим достоянием, и я не уверен, что это хорошо: до этого мы вообще не думали, когда и как мы отсюда уйдем, а теперь все без исключения начали считать часы, а ближе к вечеру даже и минуты. К тому же у противника в этот день появилась и настоящая артиллерия, сначала заговорила одна четырехорудийная батарея, а к вечеру и еще одна, обе примерно трехдюймовые. Огонь они вели не по нашей «Малой», а по городу, в котором было много наших обозов и штабов. Днем огонь этот был редким, периодическим, а с наступлением темноты огонь усилился. Видно, в городе началось движение, и они сразу отреагировали. Особенно часто разрывы снарядов были видны в самом центре, вот и высокая колокольня обрушилась.
Пехота из лесополосы нас особенно не беспокоила, была одна слабенькая попытка атаки, может быть, даже не настоящая, а скорее демонстративная или разведывательная, но наши пулеметы, теперь уже не экономившие патроны, быстро ее прекратили.