Трагедия казачества. Война и судьбы-5

Когда я познакомился с ним, он как раз рисовал портрет Сталина в полный рост для казармы охраны. Лицо с усами уже было готово, он трудился над кителем и штанами с лампасами. Наблюдаю сногсшибательную картину. Акрадий с кистью в правой руке и стоя на коленях, что-то рисует на штанах генералиссимуса, потом отходит на несколько шагов, с минуту смотрит на свою работу, и вдруг подскакивает к картине и начинает лупить своей левой рогатулиной прямо по усам «вождя всех народов», сопровождая эти действия отборнейшей, разнообразной и изысканной матерщиной. Я просто онемел от изумления.

К этому времени я владел «феней» лучше, чем любой блатной на Земле. Ведь владение «феней» не означает просто знание значений слов типа «редиска — нехороший человек» или «шухер — опасность». Как любой язык, при использовании «фени» в постоянной речи необходимо знать обороты, сравнения, нюансы, варианты применения отдельных слов и выражений, а это дается не сразу. Очень помогает и достаточное знание родного русского, в особенности обогащенное чтением русской и всемирной литературы. Я уже не помню, упоминал ли я в этих воспоминаниях, что, еще будучи школьником, прочитал всю районную библиотеку в нашей станице.

Это все в равной степени относится к ругательствам. Я точно так же считал, что и в этой части языка меня уже никто не мог превзойти. И вот я вижу мастера выше меня на голову. Аркадий не имел ни особенного образования, ни широкой эрудиции (что я считал обязательным для высокой квалификации), но у него была артистическая натура, и он выдавал такие матюгальные фиоритуры, что мне оставалось только преклонить главу свою.

Основная работа Аркадия была, как я сказал, для зоны и казармы, но иногда он получал заказы и от начальства, и от цивильного населения из Циммермановки, и из ближайшего к нашей зоне села Осиповки.

Лагерное начальство, разумеется, никаких денег Аркадию не платило, а от всяких прочих кое-что ему перепадало. Но независимо от статуса заказчика Аркадий требовал в обязательном порядке от него полтора-два килограмма белейшей муки для грунтовки полотна и литр лучшего растительного масла для разведения краски.

— Аркадий, — говорю я, — и как ты не боишься вот так измываться над «великим из великих»? А если кто-нибудь капнет?

— Кто же капнет? Не ты же? Ты ведь контра.

— А разве из контры стукачей не бывает?

— Бывают. Но редко. Из блатных стукачей бывает очень мало, из контры — еще меньше. Почти все стукачи — из того бедного безобидного и смирного слоя лагерного населения, который называется «бытовиками».

— Верно, но — береженого Бог бережет.

Получив приказ и все к нему прилагаемое, мы грунтовали холст мелом, а краски разводили олифой и керосином. Я говорю «мы» потому что, если Аркадий работал, то я считал себя обязанным как-то трудиться: грунтовал холст, растирал краски, разбивал площадь картины на клеточки и переносил на холст по этим клеточкам контуры рисунка из подлинника, которым был обычно листик из «Огонька». Работа моя была больше геометрической, чем живописной, и в живописцы я явно не годился.

А потом за стаканом чая и стопкой оладьев из «живописных материалов» мы устраивали с Аркадием состязание в остроумии по адресу советской власти и ее вождей, а больше всего доставалось самому Усу. Я еще думал, вот хорошо было бы записать это для поучения потомков, но это было невозможно.

Иногда в наших таких вечерних посиделках принимал участие еще один человек, но это было редко, так как большую часть времени он находился в карцере, потому что категорически отказывался выходить на работу.

— Я могу работать дневальным или банщиком, или прачкой, — заявлял он, — то есть работать для людей, а на власть я никогда работать не буду. Что касается вашего нефтепровода, то я выйду на него только тогда, когда он будет готов, и только для того, чтобы его поджечь.

Был он питерским интеллигентом. Настоящим питерским интеллигентом. Почему я подчеркиваю слово «настоящий?» Потому что презрительной кличкой «питерской интеллигент» награждали в лагере людей слабых духом, робких, не сумевших присмотреться к лагерной жизни, не способных постоять за себя, часто опустившихся, потерявших человеческий облик. К сожалению, среди таких людей действительно было много интеллигентов, хотя и не обязательно питерских.

Этот же был отважен и горд духом. Я иногда в душе даже немного завидовал ему: я тоже не любил эту власть, но я на нее работал и даже, более того, хорошо работал.

Наступило лето. Наша бригада перешла на строительство свайных мостов, что вызвало некоторую перестройку в нашей бригаде, так как мои орлы-бандеровцы, будучи большими мастерами плотничьих работ, не были таковыми в свайных работах, ибо в горах Карпат такими работами не занимаются. Поэтому в бригаду добавили человек пять русских, которые что-то умели и по сваям.

Начали забивку свай. Все сваи изготавливались из лиственницы и были теми самыми, на которых до их пор стоит Венеция.