Трагедия маршала Ахромеева

Политический обозреватель Виктор Кожемяко, изучив в военной Коллегии Верховного суда России два толстых тома по факту смерти Ахромеева, был крайне удивлен, что в деле оставалось столько темного, противоречащего, буквально кричащих фактов, которые требовали объяснений.

В итоговом постановлении Генеральной прокуратуры многие факты опущены, как «невыгодные», ибо не сходились концы с концами. Не сходятся они и в части «прекращения уголовного дела в отношении Ахромеева С.Ф. по его участию в деятельности ГКЧП». Поэтому версия следствия многих не убедила.

На рабочем столе Ахромеева после его смерти обнаружены шесть записок. Первые две написаны 23 августа, то есть накануне смерти. Одна, прощальная, семье, вторая — на имя маршала Соколова и генерала армии Лобова с просьбой помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни.

В записке родным он писал: «Всегда для меня был долг воина и гражданина. Вы были на втором месте. Сегодня я ставлю на первое место долг перед вами. Прошу вас мужественно пережить эти дни. Поддерживайте друг друга. Не давайте повода для злорадства недругам». В прощальной записке написано: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца».

В этот предпоследний день жизни маршал присутствовал на заседании комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и безопасности. Если раньше он всегда выступал и был очень активен, то на этот раз, по словам очевидцев, все заседание просидел в одной позе, даже не повернув головы и не проронив ни единого слова.

Есть и другие, аналогичные, показания видевших его на работе. Темное лицо, состояние заметно подавленное. Что-то писал в кабинете, стараясь, чтобы входившие не видели, что он пишет. Можно предположить, предсмертные записки. И, кажется, сомнений в его самоубийстве нет.

Но есть немало серьезных оснований и для сомнения. Возникает ряд вопросов. Почему маршал выбрал такой необычный для военного человека способ самоубийства? Повеситься, да еще вот так в сидячем положении, на куске синтетического шпагата, привязанного к оконной раме. Это не по-военному. Следствие акцентирует внимание на том, что у маршала не было оружия. Свой пистолет он сдал, уходя с поста начальника Генерального штаба. Сдавал оружие, и то которое ему дарилось высокими иностранными гостями.

Но, как заметила в показаниях следствию его дочь, у него был другой, более легкий путь для самоубийства. Были у него снотворные и транквилизаторы, которые позволяли уйти из жизни менее мучительно. Почему-то местом смерти избрал кремлевский кабинет, а не квартиру, которая пустовала.

Кому адресована, судя по всему, самая последняя записка: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась — порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь»? Перед кем это он отчитывался? Почерк последней записки такой же каллиграфический, как и остальных, написан твердой рукой, возможно ли такое при подготовке второй попытки самоубийства?

Обе дочери Сергея Федоровича, с которыми он провел на даче последний вечер и утро последнего дня. не заметили в нем ни малейших признаков беды. Как обычно, он ранним утром очень долго, полтора часа, делал зарядку на улице. Во время завтрака обсуждал с ними, как лучше встретить жену и внучку, которых ждали в тот день из Сочи: «Когда мама уточнит номер рейса, обязательно позвоните мне на работу». Уезжая, обещал младшей внучке после обеда повести ее на качели, то есть к обеду собирался быть дома. Не стыкуются и показания водителя автобазы Генерального штаба И.В. Платонова, который работал с маршалом.

Не укладывается в голове и дальнейшее. После звонка матери дочь Татьяна сообщила отцу, что едут в аэропорт их встречать. Это было в 9.35 — выходит, как раз в это время, когда он готовился надеть на себя петлю. Между тем они хорошо поговорили, и голос у него был бодрый, даже веселый. Впрочем, этот факт можно мотивировать исключительно силой воли и самообладанием маршала.

Те. кто близко знал Архомеева. вспоминают. Маршал Язов — «Я хорошо знал Сергея Федоровича. Он не смог смириться с тем, что произошло в его стране». Генерал армии Валентин Вареников — «В те дни покончили жизнь самоубийством советник президента по военным вопросам Маршал Советского Союза Ахромеев и министр внутренних дел Пуго. В этом самоубийстве я лично сомневаюсь, хотя и читал последние записки Сергея Федоровича».

ИЗ МАТЕРИАЛОВ СЛЕДСТВИЯ (Показания водителя)

«Приехали в Кремль. Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я Вас вызову». И не вызвал. В 10 часов 50 минут я позвонил ему в Кремль и отпросился на обед. Он меня отпустил и сказал мне. чтобы я в 13.00 был на базе. Более я с ним не разговаривал и не видел его».

Но ведь в 10.00 он как бы очнулся и снова предпринимает попытку самоубийства. Тут не до разговора с водителем.