Трагедия на Витимском тракте

В августе 1920 года в селе Покровка, что стоит при слиянии рек Шилка и Аргунь, был созван 3‑й съезд партизан Восточного фронта. Обсуждался один вопрос — о создававшейся тогда Дальневосточной республике. Доклад командующего Восточным фронтом Д. С. Шилова был встречен партизанами весьма настороженно и даже недоброжелательно. Они никак не могли понять, зачем после многолетней и теперь успешно завершающейся борьбы с белыми нужно организовывать буферную, отдельную от Советской России республику? Да еще какую–то демократическую? Да еще с допуском частного капитала? За что же, выходит, сражались с чехословаками, с колчаковцами, с семеновцами, с канпелевцами, с японцами? За что кровь проливали?

На все доводы, что буферное государство создается временно, для избежания войны с японцами, наиболее рьяные из партизан кричали:

— Побьем япошек! Даешь Советы!

Дело дошло до того, что родной брат командующего фронтом Степан Шилов самовольно образовал «объединенный штаб амурских партизан», который заявил о неподчинении центральному командованию, об отказе вступить в регулярную армию. Дальбюро и правительству ДВР понадобилось немало усилий, чтобы ликвидировать эту анархическую затею.

В то весьма смутное для партизан время Аносов и услышал от Ленкова фразу:

— Эх, деятели! Продали но капельке партизанскую кровушку!

Командир бригады попробовал разъяснить ему ошибку, убедить в необходимости всей предпринимаемой реорганизации, но Ленков впервые недобро посмотрел на него и сощурился:

— Брось трепаться! А то и ты уважение растеряешь!

Через несколько месяцев Костя Ленков скрылся из отряда. Ушел на задание и не вернулся. Сочли погибшим.

Не знал Аносов, что почти полгода Костя Ленков жил в таежных селениях, пил–гулял, не снимая с папахи партизанской ленты, а потом на трофейном коне вернулся в родное село, к матери. На земле работать не захотел, занялся извозом. Возил людей на золотые прииски и обратно. Летом в 1921 году вез с Оленгуя двух читинских китайцев, которые всю дорогу весело болтали по–своему. Их языка Ленков не знал, но тут многого и не требовалось, чтобы понять, что купцы возвращаются с выгодной добычей. Недели через две во время сенокоса неподалеку от Куки были обнаружены два трупа. Началось расследование. На первом допросе Ленкову удалось отговориться, а затем он не стал испытывать судьбу и снова скрылся. В Чите отыскал кое–кого из бывших друзей по старым контрабандным делам…

Ничего этого не знал Аносов, по в последний год, приезжая ненадолго в Читу, Аносов стал слышать фамилию своего бывшего партизана и даже, помнится, вначале задумывался — а он ли это, и нет ли тут совпадения? Но постепенно уверенность, что это, конечно, его Костя Ленков, стала настолько твердой, что наводить справки или расспрашивать было уже и совестно, и не нужно.

2

Бывая в Чите, Аносов останавливался в небольшой пекарне напротив Базарной площади, хозяина которой — Турка — знал еще с дореволюционных лет. «Турок» — это прозвище старика–татарина, невесть когда сосланного в Забайкалье. Во времена семеновщины он за хорошую плату устроил на своей квартире подпольную партизанскую явку и честно содержал ее до освобождения Читы. Аносов ему доверял, хотя и догадывался, что молчаливый, вечно озабоченный Турок не гнушается какими–то мелкими коммерческими махинациями на черном рынке. Двери пекарни не закрывались ни днем, ни ночью, а все разговоры с хозяином велись настороженным полушепотом.

Однажды, когда Аносов вернулся вечером в свою «боковушку», Турок поднялся к нему и равнодушно протянул конверт:

— Тэбэ пысмо.

Ни марки, ни почтового штемпеля на конверте не было. Листок бумаги покрыт торопливыми сбегающими книзу строчками:

«Здравствуй, дорогой бывший товарищ и командир. С приветом к тебе Ленков Костя. Позавчера на похоронах Анохина и Крылова я видел тебя, но подойти побоялся. Обидно, что и это дело пришивают мне. А убивал не я, и с политическими я дела не имею. Если помнишь ты еще нашу совместную партизанщину, то надо бы нам встретиться и поговорить. Напиши мне и оставь в пекарне у Турка, кто–нибудь перешлет мне при случае. Приду, куда скажешь, тебе у меня полная вера».

Письмо так растревожило Аносова, что он не спал всю ночь. Назавтра ему предстояло выехать к месту новой службы в Сретенск. Вместе с тем, оставить без внимания просьбу Ленкова тоже не хотелось. А вдруг парень, действительно, не виновен в убийстве товарищей Анохина и Крылова? Вдруг все слухи, которые ходят по Чите о Косте Ленкове, окажутся ложными? Хотя нет. Он в письме отрицает лишь политическое убийство, а об ограблениях не говорит.

Утром, уходя, Аносов положил хозяину записку без адреса.

«Уезжаю сегодня вечером. Приходи, когда надумаешь».

Турок не проронил ни слова, даже не спросил, кому предназначена записка.