Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Странным образом почти ничего не пишет о собственной жене, но и это можно понять: она ни в коем случае не относилась к разряду мыслителей, а тоже была человеком дела, а писать о ее делах, совершенных до их совместной «измены революции», было крайне неудобно после того.

Большинству же персонажей в его мемуарах достаются ядовитые характеристики, в некоторых случаях граничащие с издевательством. Достаточно уместно это выглядит по отношению к таким не слишком серьезным и симпатичным фигурам, как Лавров, Плеханов и Кравчинский, и очень некорректно — по отношению к Лопатину, Нечаеву и Сентянину. Похоже, что здесь он сгущает краски, пытаясь оправдать перед самим собой свои собственные грехи перед этими людьми.

Лопатина Тихомиров послал из-за границы в 1883 году в Россию на почти верный провал и обрек в итоге на 21 год тяжелейшего сидения в Шлиссельбурге. Нечаеву Тихомиров не помог бежать (об этом подробнее ниже) — и тот погиб. С Сентяниным, тоже погибшим в крепости, дело еще сложнее: никакой фактической вины по отношению к нему у Тихомирова вроде бы нет и быть не может — так в чем же дело?

Похоже, что к лету 1879 года Сентянин, сидевший в Трубецком бастионе, сумел определиться в причинах собственного провала и сигнализировал на волю о подозрениях в адрес Фроленко. Разбираться с этим пришлось Тихомирову, поскольку Михайлов продолжал скакать по всей России. Именно об августе 1879 сообщает Г.Ф. Чернявская-Бохановская: «В моей комнате происходили частые свидания Л. Тихомирова с Клеточниковым, приносившим из III Отделения ценные для революционеров сведения».[855]

Очевидно, подозрения Сентянина Тихомиров подверг остракизму в узком кругу ближайших доверенных лиц, а потом и в своих мемуарах старался подчеркивать комичность и несерьезность данного персонажа. С Фроленко же было решено ограничится полумерами: его исключили из руководящей тройки, но продолжали числить в следующем ряду наиболее доверенных лиц. Для этого в начале сентября 1879 была разыграна (в первый и в последний раз) комедия «тайного голосования» для выборов «нового» состава Распорядительной комиссии. Впредь ничего о подобных процедурах не сообщалось, а просто происходили формальные довыборы новых членов взамен выбывших.

О том, насколько «тайно» происходили выборы в этот раз, рассказывает Бух: «Я присутствовал на трех собраниях членов Исполнительного Комитета. На первом из них обсуждались текущие дела, на втором — программа Народной Воли /…/ и, наконец, третье было созвано для избрания распорядительной комиссии. В своей избирательной записке я поместил: Михайлова, Тихомирова и Морозова. Ко мне подошел Тихомиров и сказал: «Зачем вы пишете Морозова, с ним нам будет трудно работать, он внесет разлад». — «Но будет служить вам хорошим дополнением», ответил я. Особенно старательно к делу избрания отнесся Грачевский, только что бежавший из ссылки и избранный в члены И[сполнительного] К[омитета]. /…/ В записке его оказалось: Тихомиров, Михайлов и… я. Это вызвало смех. Грачевский оправдывался: «Я руководился теми отзывами, которые слышал здесь же. Я не знал, что Бух работает в типографии».»[856]

В результате в Распорядительной комиссии оказались Михайлов, Тихомиров и Квятковский, но не Фроленко.

Едва ли это могло обрадовать последнего. Характерно, что Фроленко очень бережно относился к Александру Михайлову и Тихомирову, прекрасно, по-видимому, понимая, что без них никакой «Исполком» существовать просто не может. Как Фроленко разобрался затем с Квятковским — мы еще увидим.

Гольденберг же, вопреки оговорам Фроленко, сделанным в Липецке, вновь получил ответственные задания.

В сентябре развернулись решительные действия. После рекогносцировочных поездок разных лиц, продолжавшихся всю вторую половину лета, решено было организовать в трех местах взрыв поезда, которым должен был царь возвращаться в столицу из Крыма.