Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Лорис-Меликов, как человек умный и гибкий, знающий, в каком смысле с кем говорить, выражался с негодованием о разных крутых, драконовских мерах, которые уже навязывают ему с разных сторон. Думаю, что он и в самом деле не будет прибегать к подобным мерам, обличающим только тех, которые испугались и потеряли голову. Но достигнет ли он того, чего от него ожидают, — не знаю.

В городе распускают всякие толки. /…/ Странно, что в народе ходит недобрая молва о великом князе Константине Николаевиче; выводят какие-то подозрения из того случайного факта, что в день взрыва во дворце великий князь был в Кронштадте».[903]

Итак, молва назвала Лорис-Меликова ставленником цесаревича, Каткова и Победоносцева. Интересно, что и эти последние в тот момент считали так же.

Цесаревич Александр записал в дневник 14 февраля: «Сегодня вступил в новую должность гр[аф] Лорис-Меликов; дай, Боже, ему успеха, укрепи и настави его!..»[904]

Катков удовлетворенно писал: «Случилось то, чего следовало ожидать».[905]

Сам Лорис-Меликов клянется в верности цесаревичу: «С первого дня назначения моего на должность главного начальника Верховной распорядительной комиссии, дал себе обет действовать не иначе как в одинаковом с вашим высочеством направлении, находя, что от этого зависит успех порученного мне дела и успокоения отечества…»[906]

При этом Лорис-Меликов составляет воззвание «К жителям столицы», опубликованное 15 февраля: «На поддержку общества смотрю как на главную силу, могущую содействовать власти в возобновлении правильного течения государственной жизни»[907] — и позже неоднократно повторял подобное. Одновременно он пишет умиротворяющее письмо к Каткову, стараясь оправдать проскользнувшие «либеральные» нотки.

16 февраля «Голос» изливается в восторгах по поводу воззвания Лорис-Меликова: «Если это слова диктатора, то должно признать, что диктатура его — диктатура сердца и мысли».[908]

17 февраля Катков публикует призыв сосредоточить власть в одних руках[909] — это тоже неявный призыв к поддержке того же Лориса.

Поистине, новый «диктатор» поначалу нравится всем — кроме народовольцев, которые и привели его к власти, сами не ожидая того! Трудно переоценить их разочарование!

И свое веское слово они выскажут тотчас.

Празднование 19 февраля 1880 года прошло с большой помпой, но было объявлено только о сокращении недоимок по выкупным платежам, которыми по-прежнему было обременено крестьянство.

Зато была объявлена амнистия административно высланным и состоящим под надзором полиции — это был явный реверанс перед террористами и общественностью.

20 февраля некий приезжий провинциал И.М. Млодецкий (как выяснилось — крещеный еврей из Слуцка) поджидал подъезжавшего «диктатора» у подъезда его дома. Он выстрелил сбоку в упор: была пробита шинель и вырван клок мундира на спине, после чего бравый генерал сам обезоружил нападавшего.

21 февраля Млодецкого судили военным судом, а 22-го — повесили.

По словам присутствовавшего Достоевского, на казни присутствовало до 50 тысяч зрителей.

На этот раз общественное мнение, живущее надеждами, оказалось безоговорочно против террориста, хотя его поспешная казнь вызвала неоднозначную реакцию.

«Исполком» пропел Млодецкому хвалу, объяснив, что покушение, несомненно, вызвано несбывшимися надеждами на царские милости 19 февраля, и, выразив свое сожаление, объявил его террористом-одиночкой.