Трагедия русского Гамлета

Это печальное и мрачное обстоятельство в течение некоторого времени сделалось предметом частных продолжительных бесед между нами, причем император желал, хотя это причиняло ему страдание, посвятить меня во все подробности обстоятельств. Об этих подробностях я упомяну ниже, сопоставив их с другими сведениями, полученными мной от других актеров этой ужасной сцены.

Что касается многих других вопросов, которые нас некогда занимали и по поводу которых я желал выведать его теперешние взгляды и дать себе отчет в новых положениях, которые необходимо внесли в них такие огромные перемены, я убедился, что в общем государю, как я и ожидал, по-прежнему не были чужды его былые мечты, к которым он постоянно возвращался; но уже чувствовалось, что он находился под давлением железной руки действительности, — уступая силе, не властвуя еще ни над чем, еще не сознавая пределов своего могущества и не умея еще им пользоваться.

Петербург, когда я туда приехал, напоминал мне вид моря, которое после сильной бури продолжало еще волноваться, успокаиваясь лишь постепенно.

Государь только что уволил графа Палена. Этот генерал, пользовавшийся безграничным доверием покойного императора Павла, был в концерте с графом Паниным главным деятелем и душой заговора, прекратившего дни этого монарха и который никогда не осуществился бы, если бы Пален, имевший в руках власть и располагавший всеми средствами в качестве военного губернатора Петербурга, не стал во главе предприятия. Когда переворот совершился, Пален считал себя всемогущим, надеясь на свои силы. И действительно, он именно принял внешние и внутренние меры, ставшие неотложными в виду возможного появления английского флота в водах Ревеля, Риги и Кронштадта после кровавых копенгагенских событий. Нельсон торжествовал победу в Копенгагене накануне того дня, когда император Павел погиб в Петербурге,[117] куда известие о разгроме датского флота пришло через два дня после смерти императора. Пользуясь замешательством и всеобщей растерянностью правительства в первые дни после катастрофы, генерал от кавалерии граф Пален возымел мысль захватить в свои руки ослабленные бразды правления. Он желал присоединить к всесильной должности военного губернатора Петербурга должность статс-секретаря по иностранным делам. Его подпись стоит на актах первых дней царствования.[118] Ничто не должно было делаться без его согласия: он принял роль покровителя юного государя и делал ему сцены, когда он не давал немедленного согласия на его представления или, вернее, на то, что он навязывал Александру. Уже поговаривали, что Пален претендует на роль «палатного мэра». Император Александр, погруженный в отчаяние, подавленный скорбью со всей своей фамилией во внутренности дворца, казался во власти заговорщиков, которых признавал необходимым щадить и подчинять свою волю их желаниям.

Между тем одна из важнейших должностей государства — генерал-прокурора Сената, которому подчинены были тогда все административные дела империи — внутренние, юстиция, финансы и полиция, — была вакантна после удаления одного из павловских фаворитов, который ее занимал.[119] Александр, счастливо вдохновленный, остановил свой выбор, для замещения этой должности, на генерале Беклешове,[120] который в это время находился под руками, будучи вызван в Петербург императором Павлом, желавшим, быть может, предоставить ему это место. Это был русский старого закала, по внешним приемам человек грубый и резкий, не говоривший или едва понимавший по-французски, но который под этой суровой внешностью обнаруживал твердость и прямоту и обладал отзывчивым к нуждам ближних сердцем. Общественное мнение создало ему репутацию благородного человека, которую он сохранил даже во время своего управления (в качестве генерал-губернатора) польскими юго-западными губерниями. Здесь он выказал себя человеком справедливым по отношению к подвластному ему населению и строгим по отношению к своим подчиненным, преследуя сколько возможно воровство, взяточничество и злоупотребления. Он не терпел, чтобы его агенты вели публичный торг правосудием, и вышел чистым и безупречным из этого испытания, заслужив признательность населения провинции. Это труднейшее испытание, какому только может быть подвержен представитель высшей русской администрации, и не так легко указать много подобных примеров.[121]