Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

«Возлюбленные о Господе преосвященные архипастыри! Лишенные на время высшего руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей церковной власти. Окончательно вершите дела, по которым прежде испрашивали разрешения Святейшего синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению».

Итак, образ действий епископов в условиях отсутствия центральной власти был четко определен, и многие православные архиереи, не признавшие обновленческого ВЦУ и при этом оставшиеся на свободе, встали на путь самостоятельного управления. Обновленцы, желая подчеркнуть нетрадиционность этого явления, «невероятность претензий» епископов, назвали их «автокефалистами»: «автокефальной» в православии называли Поместную церковь, имеющую самостоятельное возглавление.

По существу, самоуправляемые епархии и были временными «автокефалиями», самоуправляющимися церковными единицами (местными церквями – по определению собора), подчиненными лишь своему правящему архиерею. Вопрос о возношении за литургией имени заключенного патриарха Тихона решался в различных епархиях по-разному. Передавая власть митрополиту Агафангелу, патриарх Тихон ничего не говорит о возношении имени, хотя, по смыслу соборных постановлений, это возношение вместе со всей полнотой власти должно было перейти к местоблюстителю Агафангелу (как мы указывали, своего рода сопатриарху, в силу чрезвычайных обстоятельств своего избрания). Митрополит Агафангел, призывая епископов к самоуправлению, также ничего не говорит о возношении имени снявшего свои полномочия патриарха Тихона, очевидно полагая, что вполне достаточно возношения имени епархиального архиерея. Однако многие продолжали возносить имя патриарха Тихона, сохраняя его как символ церковного единства и, возможно, в надежде на возвращение патриарха Тихона к церковному управлению. Во всяком случае, вопрос о литургическом поминании имени первосвятителя, лишенного возможности фактически управлять Церковью, был в то время совершенно неясен. Между тем важность и острота этого вопроса обнаружились уже через несколько лет. Пока сформулируем лишь суть вопроса: правомерно ли разделение символического, или духовно-мистического аспекта церковной власти, выраженного в литургическом возношении имени, от аспекта фактического управления церковными делами?

Переход епархий на самоуправление принимал все более широкий размах. Нередко случалось, что иерархи, поначалу принявшие обновленчество, поняв, с кем имеют дело, отказывались подчиняться ВЦУ и переходили на самоуправление. Обновленцы, а с ними и их покровители из партийно-государственной верхушки были настолько напуганы движением православных автокефалистов, что ВЦУ было вынуждено уже в начале декабря 1922 г. обсудить специальную докладную записку В. Красницкого «Об автокефалиях и борьбе с ними» и разослать ее в качестве циркулярной инструкции всем обновленческим епископам. В этом циркуляре движение «автокефалистов» расценивалось как «тихоновщина», как прямое выполнение «контрреволюционных» указаний патриарха Тихона и митрополита Агафангела, а также антисоветского эмигрантского духовенства. Это был откровенный политический донос: уже сам по себе переход на самоуправление мог служить достаточным основанием для обвинения в контрреволюции, со всеми вытекающими последствиями. Обновленцы были верны своим исходным «принципам»…

Очевидно, что в условиях систематического гонения многочисленные, трудноуловимые, способные к дроблению, автономные церковные единицы, возглавляемые епископами, которые боролись против массовых арестов – массовыми, и притом тайными, хиротониями, – были наилучшей, если не единственно возможной формой церковной организации. Вот один из примеров практического устройства такой самоуправляемой епархии, которое описывает в послании к своей пастве от 10/23 ноября 1922 г. епископ Златоустовский Николай (Ипатов):