— Всего только три патрона, Кочрэнь, мы позволили ему стрелять слишком часто и без толку: они не умеют сберегать снарядов; нам следовало подпустить их без выстрела и затем разом открыть по ним огонь почти в упор!
— Вы — знаменитый стрелок, Бельмонт, — сказал Кочрэнь, — я слышал о вас, как о выдающемся виртуозе в этой области. Попытайтесь снять с седла их предводителя!
— А кто из них предводитель? — осведомился Бельмонт.
— Полагаю, что вон тот, на светлом верблюде, который смотрит сейчас сюда, заслоняя глаза обеими руками!
Не говоря ни слова, Бельмонт зарядил ружье и стал целиться.
— При таком освещении страшно трудно определить расстояние! — пробормотал он… — Ну, попробую на пятьсот шагов! — и он спустил курок.
Намеченный араб не шевельнулся: очевидно, пуля пролетела мимо.
— Не видали ли вы, где взлетел песок?
— Нет, я ничего не видел, — отозвался Кочрэнь, — попытайтесь еще раз, Бельмонт!
Курок чикнул еще раз, но и на этот раз ни верблюд, ни араб не были задеты. Только третий выстрел попал ближе к цели, так как араб посторонился несколько вправо, как будто выстрелы начали его беспокоить.
С восклицанием досады швырнул Бельмонт ставшее теперь бесполезным ружье.
— Это все тот проклятый свет… такое ослепительное сияние, что положительно нет никакой возможности уловить и определить цель. Подумать только, что я истратил даром целых три патрона, когда при других условиях снял бы с этого араба его тюрбан на таком же расстоянии! Но этот дрожащий, вибрирующий свет, это сияние могут довести человека до отчаяния!.. Смотрите, Кочрэнь, что такое делается с нашим французом.
Monsieur Фардэ топтался на площадке утеса с таким видом, как человек, укушенный осой, при этом он усиленно махал своей правой рукой. «Sacre nom! Sacre nom!», — восклицал он, оскаливая свои ровные белые зубы и нервно поводя черными нафабренными усами. Оказалось, что пуля ранила его в кисть руки. Хидинглей выбежал из своей засады и стал тащить его в безопасное место, но не успел он сделать трех шагов, как другая пуля ударила его прямо в грудь, и он грузно упал между камней. В следующий момент бедняга сделал усилие подняться, но тотчас же снова упал на том же месте.
— Моя песенка спета! — сказал он подоспевшему к нему на помощь полковнику и остался недвижим.
Точно смирно спящий мальчик, лежал он на черной площадке утеса, бледный, но улыбающийся, с разметавшимися белокурыми волосами и распахнувшейся летней курточкой. Думал ли он год тому назад, отправляясь по окончании Гарвардского университета путешествовать по свету, что смерть сразит его среди дикой Ливийской пустыни, — внезапная смерть от пули бедуина?
Между тем солдаты эскорта уже прекратили огонь, так как расстреляли все патроны. Еще один из них был убит на месте, и двое ранены: один в шею, другой в ногу. Не сетуя и не жалуясь, уселся последний на камень и не спеша, с серьезным, деловым видом старой женщины, которая составляет черепки разбитой тарелки, принялся перевязывать свою рану. Остальные уцелевшие солдаты примкнули штыки к своим ружьям с видом людей, готовых дорого продать свою жизнь.
— Они пустились в атаку! — воскликнул Бельмонт.
— Пусть себе, — отозвался Кочрэнь, засовывая обе руки в карманы брюк и спокойно глядя вперед. Вдруг он выдернул из кармана кулаки и злобно потряс ими в воздухе.
— Ах, эти проклятые погонщики! Негодные мальчишки! — воскликнул он. Смотрите, ведь они улепетывают!